В 90-х годах КГБ и республиканское общество «Мемориал» провели в Бурятии поисковые работы по выявлению массовых захоронений времен репрессий советской власти. В поисковую группу вошли оперативники КГБ Александр Гаврилов, Николай Глазунов, Максим Багинов, журналист Виктор Измайлов и общественный деятель Валерий Галиндабаев и другие. В числе искателей был и подполковник ФСБ в запасе Александр Ростовцев, научный сотрудник музея управления ФСБ по Бурятии. Значительная часть Улан-Удэ строится на костях репрессированных.
«Мордой да брюхом по доскам поволокут. Причем свои же»
В начале 90-х годов Александр Михайлович несколько раз встречался с бывшим старшим надзирателем внутренней тюрьмы ОГПУ-НКВД. «Долговязый старик в «горьковской» шляпе и лупастых очках с самодельным костылем», – так описывает его Ростовцев. Лишь однажды «Петрович», как обозначил его Александр Михайлович, согласился на запись интервью.
– Лично сам я не стрелял. Это входило в обязанности стрелков комендантского взвода, – рассказал Петрович. – Я за порядком следил. Комендантские стрелки расписывались в актах об исполнении. Начальники нет. Стреляли ночью. Выставляли пикеты на улицах в радиусе возможной слышимости. Для шума заводили машины, трактор… Приговоренных в подвал приводили связанными. Контролировал дежурный чекист. Если одежда на бедолагах была приличная, часы, колечки разные, все это снималось. Потом продавали через магазин. Был такой хитренький магазинчик на улице Ленина.
Ставили на колени. Стреляли в голову. В затылок. В висок. В ухо… Трупы тяжелые, лестница крутая. Лишний раз руками переворачивать да класть на носилки неприятно. На ступени стелили доски. Веревкой за ноги и по два-три трупа машиной во двор вытягивали. Загружали в транспорт. То в грузовик, то в воронок, а то и в короб с лошадью. Чтобы трупы не кровили, пересыпали их опилками… Конечно, ничего хорошего. Но кто-то же должен. Мы – военные. Присяга. А свыкнуться можно хоть с чем. Перед отправкой наводили порядок в подвале. Начальство относилось к этому придирчиво. Дружило с санэпиднадзором. Драили все до блеска. Сыпали много опилок, чтобы кровь впиталась, обрабатывали хлоркой. А потом использованные опилки вываливали к мертвецам. «Я ездил с комендантскими, закапывал. Начальники часто менялись. Запомнились Полканов, Полункин, Гайковский, Бай, Трибой. Полканов всегда унижал, кричал нам: «Бездельники! Выполняйте указание товарища Ежова, а то самих туда же!..».
«Ямы готовили загодя. Поначалу копали кайлом да лопатой. Потом, в 35-м мастеровой парнишка (!) ковш к трактору приспособил. Хороший был ковш. Глубоко загребал. Когда поток (репрессированных. – Ред.) усилился, стали копать рвы. Заполняли постепенно…
Зарывали. Потом возвращались с могил. Отмывали транспорт. Так же, с хлоркой. Потом нас вели в столовую, накрывали по высшему классу. И холодное, и горячее. Водка. Выпивали молча, за упокой. За царствие небесное.
А наши обязанности числились по вредной категории. Нервы. Риск. Мне даже хлорка не помогла. Я в этом подвале от чьей-то крови туберкулез подхватил.
Прожил честно. Партбилет храню. Награды. Терять нечего… Помню, в газете «Правда» была фотография. Митинг в Москве. Толпа. И транспарант: «Стереть с лица земли троцкистско-зиновьевскую банду убийц – таков приговор трудового народа». И все – «за». А сколько таких митингов прошло в Улан-Удэ! На каждом предприятии такие же кумачи висели, на каждом доме, заборе. Попробуй, возрази. Разорвут. И все будут «за». А потом бросят в тот же подвал, а оттуда мордой да брюхом по доскам поволокут. Свои же. И опилками подтолкнут… Еще неизвестно, в чем бы вы участвовали, если бы в то время жили».
Расстрельные пункты
В Верхнеудинске было два стационарных пункта. Первый в подвалах Верхнеудинского СИЗО по улице Пристанской, а второй, тоже в подвале внутренней тюрьмы ОГПУ-НКВД, по улице Пристанской (ныне ул. Линховоина). Ходили слухи, что был третий в районе Вознесенской церкви, в районе Восточных ворот. Связаны эти слухи с тем, что эту церковь отдали под общежитие НКВД. Некоторые заселялись туда семьями. Но могильщики тех лет опровергают эту версию.
До середины 30-х годов расстрелянных в СИЗО хоронили восточнее и северо-восточнее Железнодорожного района по соснякам, рассказывает Александр Михайлович. Поселок ЛВРЗ в начале 30-х годов заложили в местах, отведенных прежде для спецзахоронений.
Стройки на костях. Железнодорожный район Улан-Удэ
1932 год – строительство в районе заводского поселка ЛВРЗ гостиницы для инженерно-технического состава. На глубине более двух метров были вскрыты два захоронения с останками примерно 20 человек. Мертвые были в дэгэлах. Руки связаны, черепа с пробоинами.
«Когда стемнело, – рассказывал Ростовцеву строитель Хрипков, – чекисты привезли каких-то мужиков. Дали им водки. Заставили напиться. А потом эти мужики стягивали проволокой по нескольку трупов, поднимали их лебедкой в новую яму. Ихний начальник (ЧК. – Ред.) велел лишнего не болтать, сказал, что мертвые – враги, расстрелянные ламы. Чтобы не рушить стен котлована, торчавшие из них фрагменты тел приказали отрубать топорами и лопатами».
Останки покоятся и поныне под проездом от улицы Буйко до впадения улицы Комсомольской в улицу Петрова. Братская могила, рассказывает Александр Михайлович, находится напротив главного входа в здание бывшей гостиницы ИТР (здание по ул. Комсомольская, 39). Сейчас в нем общежитие.
1950 год. Строительство кинотеатра «Октябрь». В западном конце парка и первого трампарка были обнаружены человеческие останки. Как говорит Александр Михайлович, в этом месте захоронения растянулись целой цепью – от парка, далее в район заводского поселка ЛВРЗ, в сторону Стрелки, затем слева от Баргузинского тракта, выше кумысолечебницы и далее. Здесь хоронили до 1935 года.
Лето 1991 года. Район Дворца культуры ЛВРЗ, траншея для кабеля. На небольшой глубине рабочие находят человеческие останки с признаками насильственной смерти. В черепах пробоины и расколы. Некоторые из них раздроблены. С останками нашли и истлевшие вещи: телогрейки, шапки, пара женских сапог, на высоком подборе, отороченных мехом, пуговицы.
Обнаруженные кости лежали беспорядочно, так, словно их перезахоронили, утверждает Александр Михайлович. Есть версия, что на склоне горы, на которой стоит Дворец культуры, и ближайших сопках расстреливали и хоронили людей. И в 1934 году, когда строили ДК, останки были перезахоронены.
Степь в крови. Советский район
В 30-е годы район был ограничен рекой Селенгой. Переход на Левый берег осуществляла понтонная переправа. Только в 1936 году открылся Селенгинский мост. Четырнадцатый километр, так назывался в то время маленький поселок Сужа. Тогда здесь жила обслуга филиала тюрьмы. Лагерь просуществовал до 1953 года.
Именно с тех времен поползли по городу страшные рассказы о расстрелах и захоронениях в степи. Александр Ростовцев рассказывает о разговоре Николаем Черноусовым, который в свое время был шофером в СИЗО на Пристанской. Машину по ночам загружали стрелки, вспоминал Черноусов. Поначалу он не знал, какой груз возил, всегда оставался в кабине под прицелом пистолета. Начальник предупреждал: «Высунешься – не пеняй!..». Но за много рейсов Черноусов все же сумел выглянуть из кабины, и с ужасом увидел трупы. Уже после войны, он попытался найти места захоронений. Они находились между Малым Тологоем и нынешним Истоком.
Другой источник сообщал, что, скорее всего, захоронения есть и на склонах напротив Гурульбы и Тулунжи.
Октябрьский район. Кладбище под кладбищем
Часть трупов хоронили на Вознесенском погосте. Сейчас это примерно район Свято-Вознесенского храма, территория частного сектора за Восточными воротами, в народе, называемая Коренухой. Потом стали закапывать выше по бугру, включая территорию нынешней гидрометеостанции, что на Богородском острове. Хоронили и на острове, но немного.
В конце 50-х годов, во время строительства телебашни, также находили останки с характерными признаками. Никто не знает, куда их перевезли и где перезахоронили.
По рассказам того же «Петровича», хоронить стали выше, примерно от нынешней заправки, по улице Бабушкина и левее, где находится кладбище.
«Закапывали по два, по три, по пять, редко – по десять покойников. А в одну яму зарывать нежелательно. Грунт оседает. Образуется воронка. Это демаскирует. Помногу-то хоронили потом, когда поток усилился. Дальше в лесу, во рвах». Приводит Александр Ростовцев и слова шофера Калинского: «Дошли до Заудинского кладбища. Кладбищенская администрация – свои люди. Чуть что, звонят: «Ваши могилки просели. Срочно примите меры». Я много раз отвозил туда стрелков с лопатами. Надо было постоянно следить за просадкой и соблюдать уровень. Эти места были как бы на задворках еврейской части кладбища. А позже их присоединили к кладбищу, когда расширили территорию до оврага…».
На территории нынешнего 102-го квартала ранее располагался скотомогильник. По тогдашним меркам, находился он далеко от города. Это еще одно место захоронений.
Осень 1995 года. Неподалеку от 113-го квартала, рассказывает Александр Михайлович, в лесу, на склоне нижней части Медведчиковой пади, подростки, копаясь в воронке, образовавшейся просадкой грунта, обнаружили человеческие останки. В могиле трехметровой глубины оказалось захоронение десяти человек. Трупы были уложены в два слоя, по пять человек. Черепа с пробоинами, руки связаны. Локти и колени одного их них стянуты офицерским ремнем и портупеей. Также были найдены кружки, чашки, ложки, зубные щетки и одно пенсне.
Синяя и Малиновая горы
Синяя Саянтуйская гора находится на территории Тарбагатайского района, ее высота 1290 метров. В 90-х годах там велись раскопки. Но ничего не нашли, хотя, по свидетельствам могильщиков, именно здесь захоронена значительная часть казненных. Спустя некоторое время Синяя Саянтуйская гора стала символом смерти.
