Newbur продолжает рубрику «Забытые и знаменитые». Сегодня хотим рассказать о монашествующих особах и священнослужителях, чьи захоронения можно встретить на Горьковском кладбище. Мы предприняли свое расследование и вот что выяснили.
На Горьковском кладбище, недалеко от центрального входа справа, высятся пять крестов. За оградками видны ухоженные могилы. Надписи свидетельствуют, что здесь захоронены монашествующие и священнослужители: «Схимонахиня Сергия», «Монахиня Александра», «протоиерей Валериан Михайлович 1900–1969 гг.». По словам историка и религиоведа Алексея Тиваненко, в этом месте захоронены монахини с подворья женского Посольского монастыря. Нам удалось встретиться с улан-удэнкой Зоей Павловной, человеком, которая знала и помнит тех, кто покоится на старом городском кладбище. Вот что она нам рассказала.
Батюшка Василий
Моя семья всегда была православной. И мама, и отец, хоть и работали на государственных предприятиях, много помогали церкви, а папа еще и пел на клиросе Вознесенского храма. Поэтому историю вот этих пяти крестов я знаю не понаслышке. Раньше, когда ходили с мамой на кладбище, она всегда говорила: «Зайдем к батюшкам». В отдельной ограде захоронения протоиерея Василия Корнакова и его супруги – матушки Марии, не знаю, почему ее обозначили как монахиню… Ушла из жизни она раньше своего мужа – отца Василия и никак не могла быть монахиней. Откуда это взяли? И у нее на могиле лежит надгробная плита ее отца протоиерея Георгия Какаулина. Он был похоронен возле Троицкого храма. А когда началось строительство горсада и все невостребованные могилы уничтожались, отец Василий обратился к моему отцу с просьбой о помощи в переносе надгробия тестя на могилу его дочери, своей супруги. Так эта плита там и лежит. А сам батюшка Василий спустя годы умер после службы прямо в алтаре Вознесенского храма. Это по рассказам мамы.
А вот на моей памяти
Нынешний Михаило-Архангельский храм на улице Красногвардейской раньше был подворьем Посольского женского монастыря (да, с 1902 по 1920 год Посольский Спасо-Преображенский монастырь был женским. – Прим. автора.). Мама моя еще совсем молодой приходила сюда причащаться, а отца жители подворья звали «благодетель наш» за его труды на благо храма. Когда произошло разорение, многие уехали, а здесь остались три монахини: мать Александра, мать Эмилия, а третью я не помню, может, это и была та Наталья, которая захоронена на Горьковском кладбище. Я сама хорошо знала первых двух. Мать Александра была алтарницей в Вознесенском храме, а мать Эмилия, она была постарше, маленькая, худенькая, пела на левом клиросе, иногда читала. Они жили в дряхлом домике на Подкаменской. Поскольку у них ни зарплаты, ни пенсий не было, люди помогали им чем могли. Я сама несколько раз с мамой приносила им покушать. Мне уже было лет десять, и я хорошо запомнила мать Александру. Когда приходила в церковь, она всегда давала мне просфору. Мать Эмилия, когда почувствовала недуг, обратилась к моему отцу «Павлик, я когда умру, не хочу, чтоб мои книги достались кому ни попадя. Хочу при жизни их раздать». Она раздала всем верующим свою библиотеку, а отцу отдала свою старинную Библию, она до сих пор хранится в нашем доме и мы ею пользуемся. Незадолго до смерти она приняла схиму с именем Сергия. Я до сих пор молюсь за них – монахиню Александру и схимонахиню Сергию. Вот они здесь похоронены.
В середине 60-х годов приехал в Улан-Удэ отец Валериан и здесь служил недолго, наверное, года четыре. Но батюшка он был хороший, светлый и очень добрый. Матушка у него была маленькая ростом, а сам он был высоким. Он пережил оккупацию, прошел много лишений, лагеря и, вероятно, от этого был весь седой и без зубов, несмотря на его нестарый возраст. Но он настолько хорошо служил, что порой на службах плакал. Не то что он специально из себя выдавливал или какой-то артистический прием применял, нет – у него это все было естественно, переживательно. Дочь у них жила в городе Шелехове. И когда матушка к ней уезжала, у них в доме порой ночевал мужчина, что-то вроде охранника при храме, и доглядывал за батюшкой. Вот он и сказал позже, что батюшка каждую ночь вставал на молитву.
Семья была очень приветливой. Жили они недалеко от храма в небольшом бревенчатом доме, и двери для прихожан были всегда открыты. Не было такого, что к батюшке неудобно заходить. К этому батюшке ВСЕГДА было удобно зайти, в любое время. Ворота у них не закрывались, кроме как на ночь. Никаких звонков или запоров – открывай и заходи. Люди приходили, и хоть у самих порой есть нечего было, но чашку чая всегда нальют. Я тоже часто забегала, «Батюшка, благословите». По молодости наивная, я иногда говорила полнейшую глупость (сейчас, с высоты своего возраста, я это понимаю). А батюшка ласково улыбался и, называя меня Зоенькой, отвечал на все мои вопросы, причем умел сказать так, что рассеивались все сомнения.
Он постоянно служил, даже когда священников было двое. Утром в восемь часов служба была, вечером – в пять. Они были очень дружны с моим отцом. Когда папа заболел, отец Валериан постоянно приезжал его навестить, причастить. Я помню, была Пасха, он приехал со святыми дарами: «Павлик, я приехал», мама хозяйка хорошая была, быстро стол накрыла: «Батюшка, давай чай пить», посидел он с нами, поговорил, причастил отца, а в ночь тот и умер. Отпевали папу в храме, несмотря на сложные в религиозном отношении времена. Сам отец Валериан и отпевал. А через год и сам отец Валериан принял мирную христианскую кончину. В субботу вечером отслужил всенощную, а утром литургию совершать, а батюшки нету. Пошли к нему, открыли, зашли, а он уже неживой. Матушка была в отъезде, и мужчина, который приглядывал за отцом Валерианом, потом сказал, что в три часа ночи батюшка вставал на молитву. Ушел тихо, безболезненно. Здесь мы его и похоронили. В гроб по обычаю положили Евангелие. Его могила сделана как склеп. Изнутри она обложена кирпичами, а сверху гроба положена плита. На похороны приезжал брат, тоже священник.
Отец Валериан
Его полное имя Георгиевский Валериан Михайлович. Сколько же испытаний выпало на его долю… Матушка рассказывала, что они служили в одном селе в холодном храме, который совершенно не отапливался даже зимой. Матушка, имевшая высшее образование как преподаватель русского языка и литературы, стояла на клиросе и за чтеца, и за певца. «Стою, читаю Апостола, а руки так окоченели, что книгу с трудом держат». Народу никого не было – мы с ним вдвоем: он в алтаре, а я на клиросе. Так служить в такие тяжелые времена может только человек, бесконечно преданный Богу.
Служа в оккупации, он молился о Победе. Несколько раз немцы пытались его схватить, но предупрежденный, он успевал укрыться. Однажды даже в уборной поставили внизу стул, и батюшка среди всего содержимого, стоя на стуле, пережидал, когда уйдут немцы. Слава богу, что село то быстро освободили. Потом были годы гонений. Лагеря. Много перенес. Но он сознательно избрал этот путь, потому что Бог у него был всегда на первом месте.
Мы с ним всегда по-простому общались, как с родителями, близкими друзьями. Его здесь все любили. И приход у нас был как одна семья, потому что во главе как настоящий отец стоял такой замечательный батюшка. И я счастлива, что знала этого человека. Были потом и другие священники, а вот этот остался в памяти – такой простой и сердечный, и я молюсь за него.
Автор: Марина Алисова
