«С моей точки зрения, масштабный, кардинальный политический кризис в России уже неизбежен. Возможно, он уже начался. Каковы симптомы? Первый — это качественное изменение массового сознания, второй — разрушение пропаганды, третий — кризис персонального лидерства Путина, четвертый — кризис управляемости на всех уровнях, во всех секторах государственной и муниципальной службы. И пятое — попытка транзита системы в турбулентной ситуации». Так, выступая с лекцией в Ельцин Центре, описал текущую внутриполитическую динамику известный политический аналитик, профессор МГИМО Валерий Соловей.
В отличие от многих своих коллег, Валерий Дмитриевич настроен оптимистично: он считает, что через 10-15 лет мы не узнаем свою похорошевшую страну. Правда, при одном неизбежном условии. Предлагаем вашему вниманию основное содержание выступления Валерия Соловья. В конце текста опубликована видеозапись лекции.
«Значительную часть общества настигает ощущение, что ждать уже бессмысленно»
С точки зрения власти, самые безопасные люди — это нищие, те, кто живет в ситуации застойной бедности, по поговорке «не жили хорошо — нечего начинать». Таких в России не меньше трети населения. Так как ничего другого они не видели, против власти протестовать не будут.
Потенциально взрывоопасны те, кто в «нулевые» годы стал жить лучше, новый средний класс, в основном — жители крупных городов. Как кризис повлиял на эту категорию? С 2003 года все идет неплохо, доходы растут, меняются стратегии: вы планируете для себя хорошую жизнь, покупаете квартиру в ипотеку или строите загородный дом, планируете качественное образование для своих детей, а для себя — качественное медицинское обслуживание. Да, вам не нравится коррупция, отсутствие конкуренции и то, что во власти сидят одни и те же люди, но вы рассуждаете рационально: зато мои доходы растут, передо мною открываются новые горизонты…
А с 2014 года все начинает рушиться. И в 2014 году вы воспринимаете это как случайность, роковую ошибку, но в 2016-м вам становится очевидно, что это всерьез, а в 2018-м, когда происходит переназначение правительства Медведева, уже понятно, что это не только всерьез, но и надолго, а может быть, и навсегда.
Что происходит с вами, с вашим сознанием? Вдруг вы видите, что все ваши жизненные планы, стратегии, а главное — будущее ваших детей и ваших внуков идет под откос. Если еще вчера вы были новым средним классом, то сейчас вы новые русские бедные, а в перспективе станете новыми русскими нищими. Сорок процентов населения России берут микрокредиты для покупки продуктов питания, это работающие люди, которые не могут наесться, но опасны не они, а те, кто вкусил лучшей жизни, у кого произошла революция ожиданий, а потом то, на что они надеялись, рассчитывали, пошло под откос.
Вы живете с этим ощущением и понимаете: а какой смысл терпеть? Надо думать о другом. Одна стратегия — покинуть эту страну. Вторая традиционная русская адаптация — «забиться в норку», выживать. Двадцатый век не прошел для нас даром: мы, как животные, чувствуем, что будет хуже и что надо сберегать деньги, ресурсы, силы. Поэтому даже те, у кого сохраняется уровень доходов, сегодня тратят меньше. Третья стратегия: а что терпеть-то, что я выиграю от терпения?
И вот, похоже (это мои ощущения, основанные на социологии), что значительную часть общества настигает ощущение, что ждать уже бессмысленно. В этом отношении очень важным оказался 2018 год, я называю его годом слома массового сознания, перехода в качественно новое состояние.
«Кризис пропаганды в том, что она не имеет отношения к реальным проблемам»
О пропаганде. В Российской Федерации пропаганда одна из лучших в мире по эффективности, но она стала наступать на собственные грабли. Основные темы на нашем телевидении — небратская Украина, кризис в Европе, популисты рвутся к власти, очередной скандал в США. Россия — хорошо если месте на шестом. Но мы-то живем в России, и нас беспокоит не Сирия с Венесуэлой, не трудная судьба Трампа. По социологии, нас в первую очередь беспокоят низкие доходы, безработица, отсутствие качественных здравоохранения и образования. Но мы не видим, чтобы это обсуждали в ток-шоу.
Кризис пропаганды в том, что она не имеет никакого отношения к реальным проблемам реальных людей, живущих в реальной России. Поэтому все больше людей уходят в социальные сети. По своему влиянию соцсети еще не сильнее пропаганды, но уже соизмеримы по числу людей, которые в них включены, а главное — по степени доверия: соцсетям доверяют больше, чем пропаганде.
Власть смотрит на это и делает естественный вывод: если это альтернативная система информирования, то ее нужно взять под контроль. Если не можешь победить — возглавь. Вскоре мы увидим, как во всех пропагандистских СМИ закон об автономном Рунете станут называть «законом о надежном интернете».
Год назад мы слышали: это (блокировка Рунета — прим. ред.) невозможно, не может быть. Нет, технически это возможно. К 2021 году (когда состоятся выборы в Госдуму — прим. ред.) ценой колоссальных финансовых затрат и социальных потерь все будет готово.
Правда есть одна загвоздка. Те, кто дал добро на такую ограничительную стратегию, сами компьютерами и соцсетями не пользуются, потому что это, как они считают, опасно: кто-то может проникнуть, вызнать секреты. Поэтому содержание интернета им дают в распечатке. И хоть у генералов стоят на столах дорогие модели компьютеров и ноутбуков, они не имеют никакого понятия, что значит интернет для современной жизни. Так что я склонен предполагать, что негативные последствия будут значительно превышать все плюсы, на которые они рассчитывают.
«Раздражение перерастает в новое политическое поведение»
Накануне президентских выборов главной эмоцией в отношении Путина была усталость. Люди говорили: мы, конечно, проголосуем за него, но в надежде, что это последний раз. При этом еще были некоторые надежды, хоть и не очень сильные, что, возможно, Владимир Владимирович попытается восстановить контракт: был же раньше договор, что царь защищает народ от злобных бояр, обеспечивает приемлемый уровень жизни. Но сначала царь переназначил то же правительство во главе с Медведевым, и усталость стала перерастать в раздражение.
А потом было объявлено о пенсионной реформе, хотя все мы втайне ждали, что Путин скажет: не нужна нам эта реформа, погорячились. (Она действительно не нужна: страна вполне может обойтись без нее, тем более что продолжительность жизни мужчин в некоторых регионах ниже возраста выхода на пенсию). Нет, назад не отыграли. И раздражение начало перерастать в неприятие и агрессию.
С моей точки зрения, этот процесс развивается быстрее чем мог бы, чем я предполагал. На региональных выборах осенью 2018 года четыре региона прокатывают губернаторов, которых предложил Путин. (Мне говорили, что в реальности таких регионов было восемь, а не четыре, просто в еще четырех удалось эти выборы отыграть). Это означает, что раздражение перерастает в новое политическое поведение.
Я вспоминаю, как было в 1989-м, 1990-м году, при советской власти: за кого угодно, только против коммунистов. Сейчас все голосуют за кого угодно, только против «Единой России». И это еще безобидное политическое поведение: по морде никто не бьет, к погромам не призывают. Вы просто приходите и голосуете против.
А бывает и не очень мирное политическое поведение. Мы все чаще слышим от чиновников: «Вас здесь не стояло… Вас никто в Афганистан не посылал… Вас никто не просил рожать… Кто вы такие? Шелупонь». Люди почувствовали то, что подозревали и раньше, но что тогда компенсировалось результатами экономического роста: что власть смотрит на них как на быдло, что эта власть чужая, оккупационная, потому что не собирается реализовывать ни один из базовых человеческих интересов и откровенно об этом говорит.
Посмотрим на историю с размещением мусорных полигонов. Есть заключение, не какой-нибудь оппозиции, а «Общероссийского народного фронта», что это приведет к росту в десятки раз раковых заболеваний, болезней дыхания. И дети ваши будут болеть, и внуки. И что? Кто-то подумал, чтобы от этого отказаться, купить другие заводы с более совершенной технологией? Нет: на кону огромные деньги, десятки миллиардов рублей и миллиарды долларов. Мнение людей, которые будут жить рядом с полигонами и этим дышать, вообще не учитывается. Вы просите, жалуетесь, идете в суды — вас не слышат. Как вам реагировать? Какие средства воздействия вам оставили?
Все это вызывает очень сильное напряжение и такие неконвенциональные формы протеста, как недавно в Архангельске, когда несколько тысяч человек вышли на улицы, прошли через оцепление и устроили стихийный митинг. Хорошо еще, что им не попались чиновники, не решились к ним выходить.
«Попытки реализовать конституционную реформу будут вызывать очень сильные реакции»
Итак, мы видим две новые возможности политического поведения: конвенциональный протест, когда мы идем и голосуем, и неконвенциональный: а мы не верим, что можно что-то изменить с помощью голосования, жалоб, петиций, суда, и выходим на улицу. Вопрос в том, когда одно поведение перерастет в другое и перерастет ли вообще.
От чего это зависит? Это продолжает критическим образом зависеть от Путина. Он главный посредник между бюрократией, «элитой» и обществом. Для общества он главный гарант эффективности бюрократии, а для бюрократии, «элит» — человек, который контролирует электорат, общество. И если уровень его электоральной поддержки высок, это означает, что общество не готово выступать, но снижение уровня поддержки — опасный сигнал.
Сейчас реальная поддержка Путина — на уровне 30%.
Если посмотреть различные социологические опросы, например число тех, кто поддерживает закон об ограничении свободы интернета, мы всегда увидим эту цифру — 30%. Это и есть уровень устойчивой, базовой поддержки президента. Этого уже недостаточно, чтобы контролировать общество в целом, и это очень хорошо ощущают бюрократы.
Что касается транзита власти, то все серьезно: есть различные варианты, отбираются кандидаты, готовятся изменения в Конституцию. Предполагалось начать вносить их в 2020 году, поэтому то Володин что-то скажет, то Владимир Соловьев.
Но есть одна, как говорил Борис Ельцин, загогулина: осуществлять конституционные реформы хорошо, когда вы находитесь на вершине могущества и спокойствия, когда у вас в стране превосходно идут экономические дела. Кому-то реформы не понравятся, но в целом люди решат: да бог с ним. Но сейчас все начинает расслаиваться и рваться, как мокрый лист бумаги. Люди, которые причастны к конституционным изменениям, приводили мне такую аналогию: это так же, как заменить прокладку в старой советской квартире. Меняешь прокладку — полетел кран, надо менять трубу, а потом и стена полетела. Нельзя такие вещи делать в ситуации приближающегося, нарастающего кризиса. Поэтому, с моей точки зрения, ничего из того, что задумано, реализовано не будет. Попытки реализовать конституционную реформу будут вызывать очень сильные реакции, гораздо более значительные по сравнению с тем, какими они могли быть несколько лет тому назад.
Менять Конституцию надо было в 2011–2012 годах, еще лучше — в 2008-м. Ушел бы тогда Владимир Владимирович главой Госсовета — что бы мы сейчас о нем говорили? Величайший правитель России, который поднял страну с колен, при котором был порядок. Но в России всегда все делается не в то время, не то и не с теми людьми.
«Чиновника можно арестовать, заменить, но система работает все хуже»
Помимо вождя есть еще и свита, которая этого вождя «играет». Со свитой — тоже серьезные проблемы, которые мы наблюдаем на локальном, региональном уровне. Губернаторский корпус обновился на две трети, пришли, как их называют, «молодые технократы» или бывшие охранники президента. Эффективность управления резко снизилась, это отмечают везде. Потому что замминистра из Москвы или прекрасный охранник необязательно становится хорошим губернатором. Он боится говорить с людьми, с местными чиновниками, а они обводят его вокруг пальца.
Да, у нас страна отчетов, это особенно хорошо знают те, кто работает преподавателями, врачами. У нас все умеют писать отчеты. Но управление и политическое поведение — это работа не с бумагами, а с людьми. Если у вас 5-10 тысяч человек выйдут на площадь, вы что, пошлете на них ОМОН? В 90-е годы не посылали — не боялись выходить к людям и говорить с ними, договаривались и таким образом умудрялись гасить кризисы. Тогда был такой термин: губернаторы-тяжеловесы. Они были тяжеловесами, потому что занимались политикой, а не бумагой, и знали, как работать с людьми.
Далее, многие вещи, которые, казалось бы, должны нести позитивный эффект, в действительности разрушают систему. Взять Дагестан, где началась борьба с коррупцией. Все это приветствовали: замечательно, здорово! Прошел год, многих чиновников сняли, и теперь там нельзя решить ни одного вопроса — ни по землеотводу, ни по канализации и так далее. Не к кому обратиться, система не работает. Оказывается, чиновника можно арестовать, заменить, но система работает все хуже. Это похоже на то, что было при позднем Горбачеве. Тогда и гласность была, и критика, и самокритика, и партийная бюрократия была еще идеологизированной, но в результате она пришла к выводу: а зачем нам все это?
Здесь приходит мысль: раз технократизм не очень помогает, снабдим-ка его щепоткой сталинского перца, проведем аресты казнокрадов. У нас на региональном уровне затронули репрессиями 2% чиновников, по сравнению со сталинскими временами сущее вегетарианство. Но в сталинские времена не было нынешней системы коммуникаций, социальных сетей, такого быстрого обмена информацией. Сейчас же эффект от уголовных дел и посадок этих 2% значительно выше, чем при Сталине. И чиновники говорят: зачем работать, если все, что мы делаем, может быть поставлено нам в вину и нас накажут? Лучше просто делать вид, что работаешь, направлять отчеты. И отчетов становится все больше. Вместе с тем я уже не раз слышал: всех не пересажают, а нам надо жить, детям нашим надо жить, подготовимся к тому, что будет дальше.
Вот разговор, который мне пересказал один мой знакомый, владелец патента на очень важное и ценное техническое изобретение, человек крайне состоятельный, добившийся успеха в банковском бизнесе. Полгода назад один человек из тех, кто носят погоны, сказал ему: знаешь, я могу пролоббировать проект и получить деньги из казны. — Замечательно, давай подготовим документы. — Да не нужны все эти твои документы. Получим деньги, поделим и все. — А как же проект? — Ты не понял, здесь начнется такой хаос, что до нас не будет никакого дела.
Очень уж интересным показалось мне это саморазоблачительное признание, потому что исходило от человека, который призван охранять национальные интересы и безопасность. Но теперь все больше дел ФСБ возбуждает по экономическим преступлениям, в отношении бизнесов, чем по защите безопасности страны. Что само по себе тоже симптоматично.
«Актуально создание широких гражданских коалиций»
Что все это значит для всех нас? С одной стороны, мы можем стать жертвами. С другой — открывается шанс для перемен. В истории бывает, что все предопределено, вы не можете выйти за рамки собственной биографии. Так было, например, при Брежневе: было предопределено, куда ты пойдешь учиться, когда получишь квартиру, выслужишь пенсию, 3-4 года будешь копить и купишь машину, «ведро с болтами». А потом пришел Горбачев и — поначалу это казалось фантастикой — все вокруг начало меняться, с 1989 года возникло ощущение, что жизнь не предопределена, так продолжалось до 1993-го, в каком-то смысле будущее приоткрылось в 1996 году, во время знаменитых президентских выборов: думаю, что более конкурентных выборов в нашей истории с тех пор и не было, ситуация тогда была очень напряженной, все висело на волоске.
А потом наступил «порядок», предопределенность. И мы охотно приняли ее, не потому что русские ненавидят демократию, нет, мы такие же, как все. Просто мы решили, что после многих испытаний XX века имеем право пожить поспокойнее и хоть немного получше. Многие осуждали отсутствие выбора, но когда видели цифры своих доходов, говорили: ну и черт с ним.
Еще полтора года назад, перед президентскими выборами, нам все еще казалось, что все предопределено. Но сейчас, куда ни приедешь, все говорят, что что-то стало меняться. Существующий порядок вещей заканчивается, и перед нами снова открывается пространство выбора, разных возможностей. Мы будем использовать их по-разному, 99% никак не будут использовать, но всегда остается 1% амбициозных личностей и групп, которые понимают: черт возьми, мы в силах на что-то повлиять, что-то реализовать, и у нас есть шанс. И от того, как поведет себя даже небольшая группа людей, может зависеть очень многое. Для этого надо сделать две вещи: первое — захотеть, второе — сделать шаг.
При этом я не считаю, что сейчас актуально заниматься политикой в партийном формате. Считаю, что актуально создание широких гражданских коалиций, наподобие движения «Демократическая Россия», которое было создано в начале 90-х и где было «всякой твари по паре». В такие коалиции могут вступать любые граждане, организации, партии. Пришло время думать и действовать коллективно. Индивидуальные стратегии хороши в период процветания, когда мы расталкиваем друг друга локтями, а когда вы оказываетесь в социальном аду, а Россия сегодня — это социальный ад, выбраться поодиночке не сможет никто, выбраться можно только всем вместе, вне зависимости от политики, идеологии. У всех нас разные политические взгляды, но то, что нас объединяет, — стремление обеспечить достойную жизнь, сделать ее лучше, гуманнее. Все мы имеем полное право на достойную жизнь в своей стране, на своей земле.
Не верьте, когда говорят: русские неспособны. У нас очень много честных людей, много гражданских активистов, которые занимаются самыми разными проблемами — зоозащитники или защитники прав бездомных и так далее. Они вне политики, но какое это имеет значение? Надо только дать им хотя бы намек, хотя бы какую-то точку кристаллизации, и это запустит цепную реакцию объединения, все начнет быстро меняться и развиваться. И запрос есть, во всех сегментах, со всех сторон. Идея объединения не только назрела, она уже перезрела. В большинстве своем мы приемлемы друг для друга и сможем договориться. Надо только начать делать первые шаги. Лично я готов работать с любыми, с кем есть общие цели. На днях мне написали из «Левого фронта», попросили выступить перед ними. Я говорю: поймите, я человек далеко не левых взглядов, а крайне правых. Мы, говорят, прекрасно это знаем, мы с вами не дискутировать собираемся, мы хотим о коалиции поговорить.
А потом, когда мы достигнем общих целей, охотно расстанемся, коалиция распадется на партии и они будут конкурировать между собой. Должно пройти двое-трое общенациональных выборов, после этого у нас появятся реальные партии, которые сформируют приемлемый парламент. Но опыт объединения и общего действия обеспечит гарантию не-убийства в последующем; люди, которые борются вместе, вряд ли пойдут друг на друга с оружием.
«Вывести Россию на траекторию устойчивого экономического роста можно очень быстро»
Сейчас я испытываю странный оптимизм, я знаю, что мы сможем создать новую республику, и уверен, что это произойдет при нашей с вами жизни. Она (новая республика — прим. ред.) не будет очень демократичной: нельзя быстро построить демократию. Но, во-первых, государство будет более разумным (ведь сейчас у нас дефицит здравого смысла, кругом царит воинствующий идиотизм, Советы по сравнению с происходящим были верхом рациональности). Во-вторых, более гуманным. Мы не расходный материал, у нас с вами по одной жизни, и мы хотим жить сейчас, а не в отдаленном будущем, и точно не ради противостояния с США, тем более что Соединенные Штаты нам противостоять не собираются.
А вывести Россию на траекторию устойчивого экономического роста можно очень быстро.
Мы могли бы жить, может, не как в Германии, но точно не хуже, чем в Чехии. Чем мы хуже других? Ничем.
У нас прекрасная страна, образованные люди, много ресурсов. Все вполне решаемо просто за счет снижения коррупции, уровня административного идиотизма. Да, Россия пройдет через тяжелый кризис, но он не будет таким же тяжелым и длительным, как в 90-е годы. Все решится гораздо быстрее, за 10-15 лет.
Но мы уже потеряли 10 лет. Россия никогда не жила в таких благоприятных условиях: были высокие цены на нефть, у нас не было ни одного врага, мы дружили с Западом и получали ресурсы, технологии. И вдруг вы узнаете, что по уровню жизни вернулись к 2008–2009 годам. У нас взяли и вычеркнули 10 лет. Вот о чем надо думать.
«Попытка, которую мы предпримем, будет последней. Сил на вторую не будет»
О вариантах развития политических процессов
Власть действует очень логично: если ничего не трогать, оно как-то само собой рассосется, а трогать — только если это абсолютно необходимо. Поэтому чиновники делают только то, что от них требуют, лишь бы отчитаться. На самом деле в рамках российской истории это рациональное поведение: вы минимизируете собственные риски, обеспечиваете наибольшие шансы на собственное выживание. Правда, в этом нет солидарности и никакой ответственности за национальный интерес. Поэтому гражданская коалиция должна взять на себя хоть какую-то ответственность.
Все остальные варианты — чисто теоретические. Второго «Крыма» нет и не предвидится. Объединиться с Белоруссией? Но у нас 50% населения не хотят этого объединения, а молодые люди не хотят тотально. Объявить кому-то войну, а потом сдаться, как в израильском анекдоте? Все-таки не наш путь. Репрессии? Да сколько угодно. Сейчас по медийному эффекту репрессии достигли почти сталинского уровня. И что? Это не решило ни одну из проблем.
Репрессии нужны, когда вы добиваетесь, чтобы дрожали одинаково все, от нас с вами до тех, кто наверху. Но главное — чтобы все жили соизмеримо. Людей больше всего угнетает и раздражает несправедливость. Им говорят: переносите лишения. Я-то переношу, но кто-то в это время купается в роскоши. Если терпеть, то давайте терпеть солидарно, это тоже проявление гражданской солидарности. Хотя бы от яхт откажитесь, скажите: я передаю свою яхту российскому военно-морскому флоту, теперь ему не нужен новый эсминец. Но Путин яхты не отберет, он будет ждать.
О спасении власти путем развязывания войны
Угроза глобальной войны хороша, пока вы ее не используете. Когда вы начинаете ее использовать, уже все равно, что будет с вашей властью. Как сказал мне американский полковник, очень спокойно, безэмоционально: да, мы знаем — кто нападет первым, умрет вторым. В большой войне не заинтересован никто. Правда, могут вырасти риски из-за отсутствия системных контактов, какой-то случайной ошибки, причем ошибки политиков, а не военных. Военные между собой прекрасно договариваются: наши ездят в НАТО, встречаются на нейтральных полях, прекрасно общаются, пьют водку и виски. Потом приезжают: у них такие системы! Нам нужно перевооружаться! Срочно нужны бюджеты! Но при этом реально воевать не хочет никто, потому что знают, чем это чревато. Так что не стоит воспринимать пропаганду за реальность.
Да и наши люди, хоть и гордятся внешней политикой, раз внутренняя — дрянь, как только их спрашиваешь: а как насчет войны? готовы ли вы жертвовать чем-то ради помощи Сирии, Венесуэле, Судану, африканским братьям? — отвечают: нет. Особенно не готовы в провинции, и особенно женщины. Женщины уже поголовно не готовы, им поголовно не нравится эта внешняя политика. Потому что женщины рожают и воспитывают мальчиков — не для того, чтобы те становились «пушечным мясом», и потому что не мужчины, а женщины формируют семейные бюджеты. Гордятся внешней политикой только мужчины, живущие в больших городах, и то не все. Влияние внешней политики хорошо работало с 2014 по 2017 год, сейчас его не стоит преувеличивать. Мы как нормальные люди больше интересуемся внутренней политикой. Поэтому не думаю, что удастся успешно использовать внешнеполитические «громоотводы», компенсаторы.
О готовности власти к кровопролитию
В том, что эти люди морально готовы залить страну кровью, нет никаких сомнений. Вопрос в том, что когда генерал отдает приказ использовать дубинки против демонстрантов, если их 5 тысяч — легко, 15 тысяч — опыт есть, 50 тысяч — уже возникают сомнения, может не хватить сил. Если из этих 50 тысяч окажется 2-3 тысячи футбольных болельщиков, а они там непременно окажутся, подчиненные скажут генералу: иди разгоняй сам. В декабре 2010 года, когда болельщики «Спартака» вышли на Манежную площадь, именно это и происходило. Из Кремля приказывали, а им отвечали: идите попробуйте сами.
Будет ли отдан приказ открыть огонь на поражение? Охотно допускаю — да. Только кто его будет выполнять? Генерал отдал приказ полковнику, а передаст ли его полковник, когда ситуация критическая и он понимает, что все колеблется, причем находясь под прицелом сотен камер? Все стоят и снимают. А куда спрячутся его подчиненные?
Есть сдерживающая сила страха, которую не стоит недооценивать. Они сами безумно боятся, потому что есть предел, дальше которого никто не пойдет. Не то что кто-то перейдет на сторону народа, просто никто не будет выполнять приказы. Близко к этому было в августе 91-го: танки-то вывели, но открыть огонь уже никто не решился. А ведь тогда еще была сильна идеология, присягу давали. Да и страна была посильнее этой.
Сегодня на месте идеологии — деньги. Но сможете ли вы воспользоваться своими деньгами, когда будете в бегах и вас будут разыскивать судебные инстанции всего мира, чтобы предать Гаагскому трибуналу за преступления против человечности? Сможете ли вы наслаждаться этими деньгами? Нет, не сможете.
А международная практика показывает: с войны в Югославии прошло 25 лет, но до сих пор находят, препровождают в Гаагу и судят, и «дают срока огромные». Поэтому не стоит преувеличивать этот риск: другая эпоха и люди другие. К тому же у полицейских те же самые проблемы, что и у нас с вами.
О будущем сегодняшней «элиты»
Я вижу так, что после неизбежного политического кризиса установится новая власть. Я не могу сказать, кто будут эти люди. У нас богатый негативный опыт, это очень важно, важнее опыта позитивного. Мы прошли 90-е годы, потом был массовый запрос на просвещенный авторитаризм. Мы узнали, что такое просвещенный авторитаризм в России. С моей точки зрения, больше ни один силовик не имеет шансов стать здесь президентом, потому что теперь все знают их потенциал. Исходя из этого у нас нет другого пути, кроме как договариваться и выдвигать [другую кандидатуру]. Что получится? Надеюсь, что будет получаться все лучше.
Что касается нынешней «элиты», то есть доминирующая группа, которая является главной опорой существующего порядка, этих людей не так уж много, 2-3 дюжины. Наверное, им будет несладко. Но нет смысла воевать со всеми, со многими проще договориться. И это вполне реально. Многие из тех, кого называют олигархами и кто является таковыми, даже самые одиозные из них, готовы заключить соглашение с обществом, выплатить компенсацию за приватизацию. При этом они говорят: не хотим, чтобы эти средства шли в госказну, иначе они пропадут, пусть будут специальные целевые фонды под общественным контролем, например для лечения детей.
Россия не настолько сильная страна, чтобы пускаться в риск гражданской войны, нам надо будет договариваться, и я не сомневаюсь в этой способности наших людей. Во время проведения чемпионата мира по футболу они искренне веселились, без всякой полиции, никто ни на кого не бросался, никто никого не бил. Оказалось, наши люди вполне владеют навыками социального самоконтроля, самоорганизации. Мы достигли очень высокого уровня зрелости. Просто власть паразитирует на внушении, что мы дети и без нее поубиваем друг друга. Нет, это не так. Мы прошли 90-е годы без гражданской войны, хотя были на грани. А сейчас ее точно не будет. Мы сможем договориться, у меня нет в этом никаких сомнений.
Кто-то спросит: а как же силовики, чекисты, ведь они будут защищаться? А в августе 91-го они защищались? Где все они были, когда нужно было защищать памятник Дзержинскому [на Лубянке], великий Советский Союз — то, что они клялись защищать. А сейчас они будут защищать только собственное состояние. А состояния защищаются индивидуально, а не коллективно. Для коллективной защиты нужна идеология. И то они скажут: возьмите вот этих, они виноватее всех, а мы всегда были на вашей стороне.
В точке кризиса люди, которые были на вершине власти, начинают конкурировать за то, ко первым протянет руку народу. Мы с удивлением обнаружим, что Владимир Соловьев, Дмитрий Киселев и прочие подобные «всегда были против», их заставляли под дулом автомата. Так происходило во многих странах, Россия ничуть не исключение.
Я уже сказал, что устойчивая поддержка Путина — 30%, это очень много. Но если возникнет угроза, кто из них выйдет на площадь его защищать? Никто. Кавказцы? Кавказцы выйдут защищать московские ювелирные магазины и банки, на 3-4 дня, которых хватит для защиты. После этого они будут защищать свои родные очаги.
О люстрации
В каких-то пределах люстрацию придется осуществлять. Кому-то придется уйти, это будет лучше для всех, и для них тоже. Я бы попробовал начать в 2-3 регионах и посмотрел бы, как это работает.
В тотальной замене нуждается судейский корпус, правовая система должна быть, безусловно, почищена. И это можно сделать.
Я беседовал с профессионалами, они считают: назначить студентов-выпускников юрфака и система будет работать лучше. Если вам хочется, назовите это люстрацией, я бы назвал повышением эффективности.
Кроме того, есть такое понятие, как добровольная амнистия, когда человек, служивший в силовых структурах, по своей воле подписывается, что он невиновен в преступлениях против человечности, декларирует свое состояние и готов платить с него подоходный налог, скажем, как на Западе — 30%. Пусть живет, единственное — он не будет иметь права занимать должность на госслужбе.
Если же мы задумываемся о том, чтобы наказать всех, то это превратится в любимое российское занятие: наказание невиновных, награждение непричастных. Подавляющее большинство нашего чиновного аппарата — это люди, которые не брали взяток, может, потому что они не могут, но точно их не брали. Они пытаются выполнять свою работу и ругаются из-за бессмысленности тех глупостей, которые им поручают. Они должны быть освобождены от многих функций и дальше нормально работать.
В
