10–11 июня прошла премьера спектакля Бурятского государственного академического театра драмы «Стреноженный век».
Драматург Геннадий Башкуев написал эту пьесу по мотивам повести Хоца Намсараева «Сэрэмпэл» еще два с половиной года назад. В спектакле Цырендоржо Бальжанова оказался задействован почти весь коллектив театра. Однако ни масштабность проекта, ни многоплановость самой пьесы не достигли результата. Постановка оставила впечатление незаконченности, словно сами мотивы пьесы оказались «стреноженными».
Сам выбор повести «Сэрэмпэл» для постановки довольно странный. Понятно, что художественному руководителю театра бурятской драмы хотелось взять за основу произведение основоположника бурятской литературы. Но тему, которую режиссеру хотелось поднять, он мог обнаружить и у великих классиков. В повести Намсараева же основной революционный мотив пришлось заменить мотивом любви, развить который и было задачей Геннадия Башкуева. Драматург выстроил «любовный треугольник», где девушку из бедной семьи Должид (О. Тудупова) пытаются выдать за сына богатого купца Дондока (Б. Ендонов). Однако ее сердце принадлежит парню из такой же бедной семьи – Сэрэмпэлу (Ц. Ломбоев).
Вечная тема «любовного треугольника», всепоглощающей и всепрощающей любви и должна была стать основной. Однако на сцене этого не произошло. Влюбленные все время существовали как будто отдельно друг от друга, сцена страсти двух «стреноженных» людей, которых связали по рукам и ногам, так же была упущена режиссером, хотя предполагалась драматургом. На первый план в спектакле выходят душевные смятения, страдания и размышления о жизни купца Бадмы (М. Елбонов) и его некогда утраченная любовь с матерью Сэрэмпэла Ямаахан (С. Цыдыпова).
«Связующим звеном» для героев стал местный дурачок Тэхэ (С. Субботин), который вхож в каждый дом и являет собой, скорее, наиболее разумного из всех персонажей. Все действо происходит во время несостоявшейся свадьбы Должид и Дондока. В ходе спектакля обрывочно появляются национальные песни и танцы, существующие отдельно от всего действа. Воспринимается это как неудачное подражание знаменитым «Улейским девушкам». Впрочем, не только музыкальная часть не «вклинивается» в ход постановки: мизансцены выстроены слабо, костюмы и реквизит не производят впечатления истинности.
В качестве реквизита на сцене выступают деревянные ящики, в начале спектакля сложенные в форме подковы (что с первого взгляда не понять), затем они же становятся стенами юрты и в завершение – гробами. Вряд ли актерам было легко управляться с такими тяжелыми предметами, но остальные предметы на сцене играют неясную роль, не заполняют пространство содержательно. Драматург Башкуев о премьере постановки говорит философски, считая, что драматург и режиссер-постановщик часто смотрят на одни и те же вещи по-разному.
– Проза должна рассказывать, а сцена – показывать, – сообщил «Новой Бурятии» Геннадий Тарасович. – Конечно, когда я пишу, то представляю себе, как все должно выглядеть на сцене. Драматург должен быть режиссером в голове. Вообще пьеса была больше, но режиссер оправданно ее сократил, чтобы зрители не сидели в зале более трех часов. Конечно, мне хотелось, чтобы была более раскрыта тема любви, показана сцена, где под дождем Должид и Сэрэмпэл предаются страсти связанными.
Тема любви вообще была доработана драматургом до классического «любовного треугольника», поскольку в повести Намсараева не было должной интриги. Геннадий Башкуев вспомнил про Дондока – младшего сына Бадмы, о котором он упоминает в оригинале лишь пару раз, как о «странном малом». Дондок образован и представляет собой первую бурятскую интеллигенцию, смелость и новое сознание, благодаря которым и идет на собственную смерть ради влюбленных.
– Режиссер, на мой взгляд, не до конца показал, что очки Дондока – это не только символ его образованности, но и особый взгляд на мир, – сообщил драматург. – Их Бадма надевает в последней сцене и мир его, во всех смыслах, преломляется. А вообще, рассказывать о положительных героях не очень интересно, потому большая роль и отводится Бадме, который к своему успеху шел по трупам.
Изначально автор даже предложил назвать пьесу «Повелитель мышей», ведь Бадма всю жизнь борется с мышами, уничтожающими его добро, но в конце спектакля, сойдя с ума, называет их лучшими друзьями. Однако режиссер предпочел текущее название, как олицетворение стреноженной любви, жизни и времени, в которое происходит все действо – конец XIX – начало XX века. О том времени, впрочем, нам напоминает только «тирада» Дондока, где он говорит, что в XX веке «не будет насилия, крови и войн, богатых и бедных, а люди будут любить друг друга по велению сердец».
Для режиссера Бальжанова это не совсем удавшийся национальный спектакль, общее впечатление от которого размывается. Ведь когда режиссеру не удается поймать жанр, показать характер героев и погрузить зрителей в реалистичность происходящего, то все автоматически становится ненастоящим.
