В №49 от 29 января 2019 года газеты «Угай зам» была опубликована статья Зорига Цеденбала под названием «Новое «дело врачей». Неизвестный августовский путч». Статья впервые вышла в свет 2 марта 1994 года в «Независимой газете». В этой статье сын бывшего генерального секретаря ЦК Монгольской Народно-революционной партии (МНРП) и главы Монголии Юмжагийна Цеденбала рассказал подробности его отстранения от власти. Это была настоящая спецоперация, которая развернулась семью годами раньше августовского путча 1991 года, произошедшего в СССР.
Под статьей Зорига Цеденбала был опубликован подробный комментарий «О статье З. Цеденбала», автором которого был В.Б. Цыбикдоржиев, заместитель заведующего отделом науки и учебных заведений Бурятского обкома партии в 1980 – 1987 гг. «Новая Бурятия» приводит оба этих захватывающих материала с незначительными сокращениями.
«Новое «дело врачей». Неизвестный августовский путч»
Юмжагийн Цеденбал в результате переворота был отстранен от власти и фактически арестован в августе 1984 года. Многие обстоятельства переворота против Цеденбала в августе 1984 года и действия советских путчистов против Горбачева в августе 1991 года были очень сходными. После отстранения от власти Ценденбал жил в Москве под фактическим надзором КГБ вплоть до его смерти весной 1991 года.
По сути, в 1984 году КГБ СССР отрабатывал приемы действий против главы государства, которые затем были применены и в августовские дни 1991 года против Михаила Горбачева.
Цеденбал был изолирован в Москве, были прерваны все линии связи. Он был подвергнут массированному воздействию психотропных средств для обоснования официальной версии о его смертельной болезни. И в том, и в другом случае действовали одни и те же люди, например начальник 9-го управления КГБ генерал Плеханов.
Выведение Цеденбала из строя осуществлялось врачами 4-го Главного управления Минздрава СССР во главе с его начальником Е.И. Чазовым. Общая координация переворота осуществлялась международным отделом ЦК КПСС, а в Улан-Баторе действовала группа заговорщиков из числа высшей монгольской номенклатуры, в первую очередь, секретарь ЦК МНРП Намсрай, члены политбюро Батмунх и Моломжамц. К заговору примкнул и министр общественной безопасности МНР (монгольское КГБ) генерал Лувсангомбо.
Вот как это было
Мы с отцом прилетели из Улан-Батора в Москву 26 июля 1984 года. Мы – это отец, моя мама — Анастасия Ивановна Цеденбал-Филатова (А.И.), три офицера охраны, врач и я. У отца было приглашение советского лидера Черненко, генерального секретаря ЦК КПСС и председателя Президиума Верховного Совета СССР. Черненко приглашал главу монгольского государства приехать в Советский Союз для отдыха во время отпуска. Но сначала отец должен был пройти медицинское обследование в Москве, в больнице 4-го ГУ Минздрава СССР. Отец периодически проходил такие детальные медицинские обследования в московской больнице раз в несколько лет.
В этот приезд отца в Советский Союз казалось, что все идет, как всегда, хотя были некоторые настораживающие факторы, на которые мы тогда не обратили должного внимания. Вся советская охрана из 9-го Управления КГБ, встречавшая отца в этот раз, была заменена, за исключением старшего группы охраны «Т». В СССР с ним работали одни и те же сотрудники охраны, и то, что практически все были заменены, было необычным.
Медицинское обследование отца началось 30 июля в больнице 4-го Управления на Мичуринском проспекте. Прошло несколько дней, врачи проводили исследования, отец в перерывах между этими исследованиями продолжал работать: готовил тексты выступлений на предстоящих мероприятиях 45-летия победы на Халхин-Голе, работал над другими документами, писал статью, заказанную ему еженедельником «Новое время».
В начале августа А.И. вернулась из больницы от отца очень взволнованной. Она сказала, что встретила там Чазова, начальника 4-го Главного управления, который проводил консилиум врачей, и что Чазов очень резко поставил вопрос о том, что Цеденбал тяжело болен и должен уйти с работы. Это было совершенно неожиданно, так как все мы видели, что отец чувствует себя, как обычно, никаких признаков ухудшения здоровья нет.
Следующие 2 – 3 дня мы провели во все нарастающей тревоге. Отдельные факты для нас начали вырисовываться в зловещую картину. Смена охраны, прослушивание телефонных разговоров. Припомнилось и то, что незадолго до нашего отъезда из Улан-Батора, в СССР улетели якобы на отдых два члена Политбюро ЦК МНРП: председатель Совета Министров Батмунх и секретарь ЦК Моломжамц. Никогда раньше они не ездили отдыхать вдвоем, и этот факт, казавшийся ранее просто совпадением, начинал приобретать новый, серьезный оттенок. Тем более что вместе с ними тем же самолетом улетел в Москву и советский посол в Монголии Павлов.
Сергей Павлов в начале 60-х годов был первым секретарем ЦК ВЛКСМ. Он сыграл свою роль в заговоре против Хрущева в 1964 году. Эта роль была, возможно, не столь заметна, как роль председателя КГБ Семичастного, но свою лепту в свержение Хрущева Павлов внес, находясь на посту руководителя советского комсомола. Теперь Павлову пригодился его опыт участия в заговорах против руководителя государства.
Нам стало известно, что Батмунх и Моломжамц, проведя несколько дней где-то вне Москвы, в одном из санаториев ЦК КПСС, в эти же дни появились в Москве. Снова вместе. Батмунху обычно предоставляли в Москве резиденцию в особняке № 6 на Ленинских горах, Моломжамц же обычно останавливался в гостинице ЦК КПСС. Начальник охраны отца полковник Нанзад попытался связаться с ними, звонил по этим адресам, но не смог их найти. Не удалось ему узнать место их пребывания и в монгольском посольстве, они не сообщили своего местонахождения, что также было очень странно.
Когда сумма всех фактов стала говорить о вероятном заговоре и действительно надвигающейся реальной угрозе безопасности Цеденбала, полковник Нанзад сообщил в Улан-Батор министру общественной безопасности Монголии Лувсангомбо. Мы еще не знали, что и Лувсангомбо тоже участвует в заговоре.
В первые дни пребывания отца в больнице его состояние не изменилось. Он много работал, с нетерпением ожидая окончания медицинского обследования. Но после консилиума, где выступил Чазов, отцу были назначены врачами какие-то лекарства, таблетки и уколы.
Мы стали замечать очень странные изменения, происходящие с отцом. Иногда он становился каким-то сонным, заторможенным. На фоне общей заторможенности появилась и какая-то странная забывчивость. Постепенно мы обнаружили четкую корреляцию между моментом, когда отцу делали инъекции, и наступлением такого состояния.
Наступило 9 августа. В этот день нам сообщили, что А.И. приглашает к себе член Политбюро ЦК КПСС, председатель КГБ СССР Чебриков. В особняк приехала машина, в которой был начальник 9-го Управления КГБ генерал Плеханов. Он пригласил А.И. в свою машину, и они уехали. Чебриков повторил, что Цеденбал очень тяжело болен, не может больше работать и должен уйти со всех постов на пенсию. А сейчас он должен находиться в больнице в Москве и лечиться. Он не хотел слышать никаких доводов А.И. о действительном положении.
А. И. сказала, что Цеденбал должен вернуться в середине августа в Монголию для проведения мероприятий празднования 45-летия на Халхин-Голе. На это Чебриков жестко возразил. А.И. на это сказала: «А если он все же поедет?». Ответ был совершенно недвусмысленный: «Он не доедет живым!». Чебриков вел разговор об отстранении Цеденбала от политической деятельности как уже о решенном деле.
В следующие дни произошел еще ряд изменений в нашем положении. Были отключены все системы правительственной связи. Когда отец хотел позвонить в Улан-Батор, советские офицеры охраны, которые отныне превращались в наших тюремщиков, говорили: «Линия связи повреждена». Хотя правительственная ВЧ-связь рассчитана на функционирование и в условиях ядерной войны.
Мы впервые заметили слежку за собой. Это делалось демонстративно, чтобы оказать психологическое давление. Так, в переулке, куда выходили ворота въезда на территорию особняка № 9, прямо перед воротами дежурили несколько машин, в которых находились мужчины в штатском. Как только кто-то из нас выезжал на машине с территории особняка или выходил пешком, его сразу же начинали сопровождать несколько машин или соответственно несколько людей и неотступно следовали за ним.
Следующим ходом со стороны КГБ было удвоение советской охраны. Все эти люди теперь стали неотступно наблюдать за каждым нашим перемещением, фиксируя каждый шаг.
А в Улан-Баторе, вслед за возвращением туда Батмунха и Моломжамца, начал вовсю раскручиваться маховик переворота. Несмотря на изоляцию, до нас доходили известия о происходящем там. Так, мы узнали, что в эти дни по монгольской столице стали распускаться слухи о том, что Цеденбал находится в очень тяжелом состоянии, что он не встает с постели, ничего не понимает и его «кормят с ложечки».
Для людей, видевших по телевизору Цеденбала в добром здравии всего за несколько дней до его отъезда в Москву, 26 июля, когда он принимал прибывшего в Монголию с официальным визитом одного из руководителей Вьетнама, такие сообщения казались поначалу совершенно невероятными, но слухи имеют великую силу в условиях отсутствия объективной информации. Психологическая подготовка предстоящего переворота продолжалась.
Однажды после длительного молчания телефона неожиданно раздался звонок из Улан-Батора. Звонил министр общественной безопасности Лувсангомбо. Главное, что сказал отец министру, было то, что он чувствует себя нормально, чтобы без него пленум не проводили. Отец доверял Лувсангомбо, не зная еще о его предательстве.
18 августа. Советские охранники сообщили А.И. в этот день, что опять приглашает к себе Чебриков. Ничего важного он в этот раз не сказал. Это и понятно, ведь весь этот разговор был затеян с единственной целью — изолировать на это время А.И. В этом мы убедились, когда пришли к отцу. Его мы нашли в состоянии, в котором никогда раньше не видели! Он с трудом передвигался по комнате, не сразу понимал, когда к нему обращались, о чем идет речь, вообще было заметно, что он находится под действием какого-то сильнейшего препарата.
От крайне взволнованного офицера монгольской охраны Тумурбатора, дежурившего в тот день в больнице, мы узнали, что в те часы, когда А.И. была у Чебрикова, в больницу к отцу неожиданно пришли Моломжамц, Рагча и Намсрай. Никто из нас не знал, что они находятся в Москве!
Советские гэбисты проводили их прямо в комнату к отцу. В этот же момент в комнату охраны, где находился Тумурбатор, вошли несколько советских гэбистов, которые блокировали его там, не позволяя выйти оттуда в течение всего времени, что эта «тройка» была у отца. Тумурбатор не мог слышать того разговора, который происходил между ними и Цеденбалом, но в какой-то момент до него донесся вскрик отца. Тумурбатор пытался зайти туда, но советские гэбисты, применив силу, помешали ему.
Когда мы спросили отца, зачем приходила эта «тройка», он не мог сразу вспомнить все, о чем шла речь. Постепенно, к вечеру, его состояние улучшилось, «дурман», в котором он находился, почти прошел, он вспомнил и рассказал нам, что они хотели получить от него письменное согласие на уход со всех постов. Он сказал, что ничего не подписывал. Позднее мы услышали, что на том пленуме объявлялось о какой-то бумаге, подписанной отцом, в которой он якобы соглашается на отставку.
Сейчас трудно установить, была ли эта бумага полностью сфальсифицирована или Моломжамц, Рагча и Намсрай, находясь наедине с отцом и пользуясь тем, что отец в этот момент находился под сильнейшим воздействием лошадиной дозы психотропного средства, все-таки заставили его что-то подписать.
После этого мы потребовали у врачей прекращения такого «лечения», которое подрывало здоровье отца. Врачи, впрочем, не настаивали и на продолжении «медицинского обследования», которое стало ненужным — политические цели были достигнуты. Состояние здоровья отца после прекращения «лечения» стало постепенно улучшаться.
Мы в эти дни были плотно блокированы в особняке. Общение с внешним миром поддерживалось только через советских гэбистов. Работал только городской телефон, по которому можно было звонить в пределах Москвы, однако как только во время разговора с кем-то речь заходила об отце, разговор сразу прерывался.
Наступило 23 августа. В этот день официальная информационная программа советского телевидения объявила о состоявшемся в Улан-Баторе пленуме ЦК МНРП и что «Цеденбал был освобожден от работы от всех партийных и партийных постах по состоянию здоровья и с его согласия». Позже до нас дошла информация об истинной реакции на этот пленум в Монголии. Вся страна была в состоянии шока, за исключением группы заговорщиков и их окружения. Такой реакции и следовало ожидать, ведь Цеденбал пользовался огромным авторитетом.
Продолжение в следующем номере
