В этом году в Институте монголоведения, буддологии и тибетологии СО РАН (Улан-Удэ) появилась новая лаборатория «Центр переводов с восточных языков». Ее сотрудники будут вводить в научный оборот древние и относительно современные тибетские и монгольские трактаты по медицине, философии, религии, культуре, сообщает портал «Наука в Сибири».
О том, что это за тексты и чем будет заниматься лаборатория, мы побеседовали с её заведующим кандидатом педагогических наук Иннокентием Актамовым.
— Как и для чего появился Центр переводов с восточных языков?
— Наша лаборатория была создана в начале 2019 года рамках реализации проекта Министерства науки и высшего образования РФ по созданию молодежных лабораторий. Мы должны работать в тесном взаимодействии с Центром восточных рукописей и ксилографов ИМБТ СО РАН и заниматься переводом на русский язык и вводом в научный оборот древних текстов, связанных с историей нашего региона и Северо-Восточной Азии в целом. В основном это тексты религиозного, медицинского характера, содержание некоторых затрагивает более широкий круг вопросов, к примеру, социокультурные особенности развития общества в условиях различных процессов в нашем регионе.
Данный проект направлен не только на получение научных результатов, но и на привлечение в науку молодых учёных. Направление, в котором мы работаем, является специфичным. Специалистов в области тибетского, китайского языка, старомонгольской письменности, готовых заниматься переводами классических текстов, не так много. Однако мы уже укомплектовали штат: сейчас в лаборатории работает 10 человек. К концу года мы должны составить свод текстов, которые необходимо перевести в первую очередь, подготовить карту, некую «матрицу» для работы в течение последующих двух лет. Пока наша лаборатория создана на три года с возможностью пролонгации. От того, какие результаты мы покажем, будет зависеть то, насколько поддержит нас государство.
— О чем эти тексты?
— Сама по себе бурятская наука зародилась как продолжение традиций тибетской и монгольской научной школы, при этом было очень сильное влияние буддизма. Исторически так сложилось, что бурятские мальчики получали начальное образование именно в буддийских монастырях, затем наиболее способные из них отправлялись продолжать свое обучение в различные монастыри в Монголии, Тибете или же — на более позднем этапе — в Индии. Затем они возвращались на родину и продолжали распространять свои знания, философское учение буддизма. Сами по себе тексты бурятских ученых в определенной степени отражали их взгляд на вещи под влиянием этой системы образования. И восприятие это было специфично, с точки зрения того, что бурятская ментальность немного другая, она формировалась в том числе под влиянием русской (европейской) культуры, условий, в которых бурятские мальчики росли. Содержание этих сочинений очень сильно зависело от их дальнейшей деятельности. Это были тексты, связанные с философией, историей, медициной, общественными отношениями. На первом этапе, когда обучение происходило именно в религиозных учреждениях, подавляющее большинство сочинений носило религиозный или философский характер.
— Какие из этих текстов будут изучаться в первую очередь?
— Сейчас мы сосредоточились на текстах, которые касаются непосредственно бурятских научных и общественных деятелей в области религии, медицины, социально-культурных процессов. Например, занимаемся переводом сочинения бурятского ламы Кенсур Агван Нима. Текст написан на тибетском языке, также там присутствуют подстрочные комментарии на старомонгольской письменности. У нас есть сотрудники, владеющие одновременно и тибетским языком, и старомонгольской письменностью, что является принципиально важным при осуществлении научного перевода, трактовки и комментариев к тексту. Они сейчас изучают философию и школы буддизма, которые были распространены здесь, в Бурятии, выявляют их специфику. Дальше мы можем расширить такие исследования на монгольские и тибетские источники. В перспективе начнем взаимодействовать с такими же центрами в Монголии и Китае.
У работ по переводу могут быть и некоторые практические результаты. Это, например, книги по тибетской медицине. В Улан-Удэ есть Центр восточной медицины, Медицинский институт при Бурятском государственном университете, Институт общей и экспериментальной биологии СО РАН. Был такой опыт, когда сотрудники из Центра восточных рукописей и ксилографов ИМБТ СО РАН переводили древние медицинские тексты с тибетского на русский язык, а медики и биологи Бурятском научном центре СО РАН воссоздавали снадобья по рецептам из этих древних текстов, изучали их действенность и использовали как подспорье для создания современных лекарств.
— Почему эти тексты до сих пор никто не переводил?
— Наши коллеги из Центра восточных рукописей и ксилографов ИМБТ занимаются переводом и вводом в научный оборот таких текстов, консервацией, каталогизацией. Но объем этих текстов невероятно большой, и сама по себе специфика подобных переводов очень непростая. Во-вторых, мы в определенной степени зависимы от системы подготовки кадров. В настоящий момент у нас не готовятся кадры по тибетскому языку. Раньше Восточный институт Бурятского государственного университета им. Доржи Банзарова выпускал таких специалистов, но сейчас сократились бюджетные места на направление «востоковедение», и согласно требованиям дорожной карты, количество студентов в одной группе должно быть не менее 15 человек. А тибетский язык сам по себе специфический, людей, которые бы хотели его изучать, никак не может быть 15 каждый год — столько и не нужно. У нас пока не получается найти оптимальный баланс, позволяющий нам выпускать 4—5 таких специалистов. К тому же, студенты должны быть готовы остаться в науке, а не идти в сферу бизнеса. Как с точки зрения мотивации, так и с точки зрения материальных запросов.
Мы сейчас совместно с Восточным институтом БГУ разрабатываем магистерские программы на следующий год, возможно, с их помощью получится это сделать. Спецкурсы не помогут, поскольку здесь нужна системная подготовка. И я сам, и другие сотрудники нашей лаборатории столкнулись с тем, что тексты, написанные несколько веков назад, требуют очень большого багажа фундаментальных знаний — и в плане истории, и в плане философии буддизма. Необходимо их правильно толковать, видеть именно тот посыл, который был заложен автором. Это, кстати, третья проблема, потому что даже если мы наберем 15 человек на направление «тибетский язык», то в лучшем случае только два—три из них будут обладать предрасположенностью к критическому анализу текста и способностью точно перевести его на русский язык. Четвертый момент: из этих двух человек мы должны подготовить именно академических специалистов. Тот же самый бакалавриат может лишь подвести к владению базовыми навыками перевода и анализа. Затем идёт магистратура, аспирантура, только после этого мы получим исследователя, который уже способен анализировать и переводить тексты.
А ведь молодёжь нужно привлечь ещё и финансово. По опыту руководства Восточным институтом БГУ могу сказать, если привести очень грубую статистику: из 100 набранных на первый курс востоковедов с разной специализацией (китайский, корейский, японский, монгольский языки), около 60 % изучают китайский язык. Из этих китаистов как минимум 60 % сразу после окончания бакалавриата уезжают из республики Бурятия, большая часть — в Китай для продолжения обучения в магистратуре по китайским программам, часть — на Запад. Здесь возникает противоречие. С одной стороны, без ложной скромности, наши преподаватели дают хорошую базу с точки зрения знания языка. Но с другой, наши выпускники в республике не остаются. Очень часто они вообще не возвращаются в Россию, то есть происходит утечка мозгов. И в этой конкурентной среде Институт монголоведения, буддологии и тибетологии СО РАН пытается удержать молодых специалистов с такой специфической специальностью, как тибетский или старомонгольский язык.
— Что могут дать переводы древних текстов современному обществу?
— С одной стороны, это может быть просто познавательный интерес. Мы узнаем об особенностях научных традиций написания текстов и о событиях прошлого времени. Но с другой, более важно выявить закономерности исторического процесса. Что влияло на развитие самой науки, развитие общества в нашем регионе, почему были получены именно такие результаты? Если мы раскроем какие-то глубинные факторы, то это очень хорошо поможет развитию современного общества — здесь, в самой республике Бурятия, и во всем монгольском мире. Это большая кладезь идей, мыслей, в целом каких-то глобальных перспектив, которые мы ещё не можем осознать и использовать для себя. Не секрет, что мы сегодня находимся в поиске новых идей, переживаем некий кризис культуры в глобальном смысле. На мой взгляд, он заключается в том, что мы ещё не совсем хорошо знаем свои корни, свои истоки.
Кроме того, сейчас очень обостряется вопрос, связанный с утратой культуры малочисленных народов. К примеру, у нас, в республике Бурятия, это сойоты, эвенки. Но если посмотреть немного шире, то такие же проблемы претерпевают бурятский язык, бурятская культура и в целом — бурятская ментальность. Важно, чтобы наша молодежь понимала, что наша культура очень глубокая, содержательная, принимала и перенимала именно её, а не культуры Китая, Кореи и Японии, которые сейчас очень популярны у студентов — это некая мягкая сила наших соседей, она очень хорошо проникает в умы молодых людей.
У нас в планах есть написание учебных пособий, которые могли бы по-другому раскрыть понимание культуры в современных условиях, начиная с периода, когда стали появляться первые тексты и заканчивая XX веком, когда буряты начали получать образование в светских университетах. Весьма интересны процессы, происходившие в период становления Советского Союза, участие бурятских деятелей в общественно-политической и научной жизни нашей страны, о которых современная молодежь сейчас мало что знает. Таким образом, наша цель — не только ввести в оборот неизвестные широкой научной общественности материалы, но и применять их в научно-образовательной практике в нашем регионе, на российском и международном уровнях.
Беседовала Диана Хомякова
