Фрагменты из рукописи книги «Листая памяти страницы» в продолжение ранее опубликованным материалам...
Летом 1945 года все ждали возвращения близких с войны. Казалось, что в один прекрасный день на станцию прибудет поезд, в котором разом приедут с войны все ее участники, и праздник Победы продолжится салютами и радостными встречами. Но время шло, а домой возвращались лишь единицы.
Иногда днем мы с ближайшим соседом по подъезду, другом и одноклассником Лерой Федоровым ходим к железной дороге и смотрим на проходящие мимо эшелоны: «А вдруг увидим кого-нибудь из знакомых?..». Хотя какие могут быть знакомые среди солдат у семилетних мальчишек!.. Но верить в это хотелось, поэтому упорно ходим и ждем чуда.
К сожалению, не дождались… Зато узнали, что воинские эшелоны бесконечным потоком следуют в одном направлении – с запада на восток без остановок.
У раскрытых дверей товарных вагонов постоянно толпятся солдаты. Они с любопытством разглядывают проплывающие мимо деревянные домишки и двух мальчишек в потрепанной одежде. Мы машем им руками, они тоже машут в ответ и всегда смеются.
Однажды в ограде появился солдат в гимнастерке с медалями и рюкзаком за плечами. Мы играли у своего подъезда. Почему-то на крыльце сидела мама, наблюдая за нашими играми, что происходило крайне редко. Родители занимались решением семейных проблем, которых у каждой семьи имелось, как говорится, выше крыши, поэтому увидеть их в ограде почти невозможно. Между собой родители общались прямо в квартирах. Ходили запросто друг к другу в гости, если, конечно, позволяло время, тем более что двери в квартирах запирались только на ночь. Увидев солдата, мама сказала: «Уж не наш ли это Илья с войны вернулся?».
Младший брат мамы сначала служил под Читой, а ближе к зиме был направлен на фронт, о чем сообщил в своем единственном во время войны письме. После этого пришло лишь извещение о том, что «... в боях под Москвой пропал без вести. В числе убитых и раненых не обнаружен». В то время это было одно из первых извещений подобного рода. Почему рассылали такие извещения родным, я понимаю теперь так: семьи фронтовиков, а также погибших воинов получали в то время какие-то льготы. Семьи пропавших без вести этих льгот лишались. При этом многие не понимали обстановки и задавались вопросом: «Как можно, находясь среди такой гущи людей, бесследно исчезнуть?». О том, какая была мясорубка, в ходе которой бесследно исчезали не только отдельные люди, но и целые воинские эшелоны - в ходе бомбежек, подразделения в полном составе - под колесами танков или в результате окружении, - об этом тогда нигде не говорили… Мало ли складывалось ситуаций, на то она и война…
В нашей семье тема о дяде, пропавшем без вести, звучала практически каждый день. Он был любимцем, трудягой, да и на фронт попал, имея бытовую травму, после которой одна нога была заметно короче. И вот достаточно было одной лишь фразы, как я бросился солдату на шею, а он, растерянный, стоял и не знал, что со мной делать. Оказалось, что это не тот, которого мы ждем всей семьей.
Потом появился в ограде Костя Брянский. В 44-м году его, 10-летнего мальчишку, сына погибшего фронтовика, взяли из многодетной семьи воспитанником музыкального взвода воинской части. Прошло два года, но кажется, что прошла целая вечность, настолько он изменился. Появилась какая-то степенность, а главное, на его гимнастерке, в которой он появился в ограде, висели две медали – «За победу над Германией» и «За победу над Японией». На ногах красовались кирзовые сапоги, которые были такой редкостью! Они были специально подобраны по его детской ноге. Таких сапог ни у кого из парней не было. Обычные кожаные, заношенные и залатанные, имелись, а настоящих кирзовых - ни у кого. Сапоги вызвали в ограде не меньший ажиотаж, чем две медали на его гимнастерке.
Конечно, никаких рассказов о подвигах и вкладе в победу мы от Кости никогда не слышали. Более того, однажды он сказал: «Медали нашим всем давали, и мне тоже». «Нашим» – он имел в виду свой музыкальный взвод. Известно, что музыканты на всех торжествах всегда во главе колонны, всегда в центре внимания. Соответственно, и отношение к ним всегда особое.
Медали носил, чем привлекал к себе всеобщее внимание. Не так часто можно встретить на улице мальчишку в солдатской форме, да еще с наградами. Но я не случайно вспоминаю разговор о том, что «всем давали, и мне тоже...». После войны некоторые из гражданских вообще не знали настоящей цены наградам. Другие, главным образом фронтовики, наоборот, слишком хорошо знали, какими потерями и кровью они достаются. На войне для основной массы окопников главным было выжить, а награды – дело второстепенное. Даже поговаривали, что больше всего наград было у штабников.
Однажды увидел на груди у одного офицера небольшого чина редкий орден довольно большого статуса. Пялил на него глаза, ходил за ним и показывал своим знакомым. Продолжалось это до тех пор, пока один близкий мне человек, прошедший войну, популярно не объяснил, что списки к награждению готовили писари под руководством штабников. Стоило недобросовестному человеку дополнить список собственной фамилией, и награда уже ждет «героя».
Сразу после войны за ордена и медали выплачивали денежное пособие. Позднее мне приходилось знакомиться с несколькими уголовными делами, возбужденными по фактам незаконного получения и присвоения чужих наград. У некоторых «героев» это отбило охотку козырять чужими заслугами. К тому же настоящие фронтовики всегда отличались скромностью и никогда не выставляли своих заслуг напоказ. Награды носить перестали. Конечно, зря. Медали в основном перешли в руки детей, младших братьев, и нередко ребятня использовала их при игре в «стукана» или в «пристенок».
Проходит время. Меняются взгляды, а с ними и отношение к событиям и кумирам. Появляются новые привычки и привязанности. Начинает вдруг огорчать то, что раньше радовало, мы начинаем больше ценить то, к чему раньше были равнодушны. Пришло время, и солдатские награды вновь заняли подобающее им место. Все то, что люди видят внове, всегда вызывает любопытство. Это как золотой зуб во рту, когда у всех – свои, а у этого, одного, чужой, искусственный. Тогда в ходу была песенка со словами «...парень в кепке и зуб золотой...». От нее веяло блатной романтикой. Этот зуб долгое время не давал мне покоя. Обязательно хотелось тоже хоть как-нибудь выпендриться.
Однажды от серебряного полтинника 1924 года выпуска, который каким-то чудом сохранился в доме (все остальные ценности ушли в фонд обороны), отрубил зубилом небольшой кусочек и долго плющил его на сапожной лапе. В итоге получилась тонкая пластинка, из которой я после долгих трудов сделал себе фиксу – зубную коронку. Долго прилаживал ее на передний зуб, благо зубы были редкие. Конечно, ничего путного из этого не вышло. В результате потерял сразу два передних резца и целый месяц, а то и два, ходил, зияя дыркой во рту, пока взамен молочных не выросли новые. Но перед тем как потерять зубы, успел похвастать перед друзьями серебряной коронкой. Все с любопытством трогали коронку, лезли пальцами в рот, что, в конечном счете, ускорило потерю зубов.
Такое же любопытство вызывали кирзовые сапоги. Можно сказать, что мы постоянно надоедали Косте просьбами постоять в луже, а потом снимали с него обувь и щупали внутри – не протекли ли? Вот только лужи в ограде у нас не было, приходилось ходить к базару, где перед воротами стояла непросыхающая лужа даже в самую жару. Костя не возражал, а мы были довольны. Однако стоять в луже в форме, да еще с наградами он стеснялся. Сначала заходил домой и переодевался. Вокруг всегда было много зевак.
Однажды какие-то пацаны выволокли Костю из лужи, сняли с него сапоги, только не для того, чтобы пощупать внутри, а сменить хозяина. Костя сильно не брыкался. Сапоги снял, а когда начали шарить по карманам, попросил:
– Ребята, только документы не забирайте…
– Какие еще документы? – недоверчиво спросили пацаны.
– Воинские… А то меня в части накажут. И еще орденские книжки и медали...
У пацанов был шок. Прочитали документы, примерили каждый на своей груди медали, а потом возвратили все Косте. Еще и куском жмыха одарили.
Слава маленького Кости, этакого Гавроша с парижских баррикад, на некоторое время затмила все остальные события, а затем все вернулось в свое прежнее русло. 1 сентября, как обычно, пошли в школу. Не припомню, чтобы у кого-то из моих школьных приятелей были портфели. Носили учебники, в чем придется, – в чехлах для противогазов или в потрепанных полевых сумках, кожаных, фронтовых, перешедших от старших в наследство, а то и просто в планшетках на тонком кожаном ремешке. Однако многие из ребят постарше носили по одной книжке – самой необходимой на данный момент, или одной тетради, такой толстой, что туда можно было переписать содержание всех учебников, которыми нас снабжали в школе. Тетрадку или самый нужный учебник носили за поясом, под ремнем. С тетрадями сразу после войны было очень плохо. Встречались самодельные, склеенные из обрывков бумаги и разлинованные обычным карандашом.
Как обходились без портфелей девчонки, я не знаю. Тогда общение между парнями и девчонками поддерживалось только на соседском уровне.
Школы делились на мужские и женские. Доступ в каждую из них лицам противоположного пола предельно ограничивался. Военное дело и физическая подготовка учеников значились в мужских школах в числе основных предметов. Винтовки-трехлинейки Мосина, автоматы ППШ - непременные атрибуты школьных занятий. В мужских школах сдавали нормативы и получали значки ГТО – «Готов к труду и обороне», а в женских школах ГСО – «Готов к санитарной обороне». Значки носили на одежде и очень ими гордились.
Все, что было связано с войной, – воздушные тревоги, сводки Совинформбюро, оружие всех видов и калибров, которого у населения имелось навалом, постоянное ощущение голода – еще долго держали всех в состоянии постоянной напряженности, потом постепенно ушли в прошлое.
