На самом деле увиденное и услышанное на премьере спектакля театра бурятской драмы «Отныне я буду жить дома» Николая Шабаева погрузило меня в раздумья отнюдь не меланхолично-просветленного свойства.
Мысль первая – что это?!!! Анонс премьеры гласил, что вниманию зрителей будет предложена «почти комедия». «Загадочное» определение жанра должно было, видимо, тонко намекать на то, что публика увидит нечто более значительное, чем просто смешная история. Но склоняюсь к мысли, что все гораздо прозаичнее, и на самом деле этой дипломатичной формулировкой удобно оправдать огрехи драматургии и объяснить, м-м-м, скажем так, особенности постановки. Как говорится, в каждой штуке лишь доля шутки, и игра в приблизительность обернулась для этого спектакля значением определяющим. В нем почти все – почти. Почти пьеса, почти спектакль, почти актерская игра, почти эстетика. В пьесе слишком много слов и мало действия – невозможно практически целый акт слушать сетования обманутой жены про то, какой бессовестный ходок ее муж! Подобный «плач Ярославны» и в жизни-то слушать невыносимо, именно по причине его бессмысленности, а уж со сцены! Постановка вязнет в этом словесном бездействии, несмотря на ударный темп и ритм произносимых речей – актеры, как заведенные, тарабанят текст с заданной степенью громкости, скорости и интонирования.
В остальном существование артистов на сцене состоит из какого-то ошеломляющего количества штампов, свойственных провинциальному театру вообще и бурдраме в частности. О, эти незабываемые жесты и интонации, с которыми в нашем театре в комедии, ну или почти комедии, играют диалог между старым бурятом и молодым! Зритель, хоть раз видевший подобную сцену, с полуслова поймет, о чем речь, ему уже смешно, правда? О, эта манера играть мужа этаким невинно-простоватым круглоголовым, неуклюжим увальнем, помесью Карлсона и младенца! Понимающая улыбка запорхала на губах бывалого зрителя? О, эти ужимки актрис, изображающих молодых прелестниц! Эти повороты вокруг себя на одной ножке, эта неспособность просто постоять на месте – все время надо гарцевать, гарцевать, перебирать ножками, эти синкопированные пробежки бочком, бочком, выдаваемые за грациозное порхание! О, этот бурдрамовский поцелуй – сграбастать партнершу в охапку и борцовской подсечкой скручивать ее в спираль! Тут, я думаю, с уст преданного зрителя закапал сахарный сироп? У меня нет. Постоянно смотреть одну и ту же бесконечную как бы комедию не смешно.
Мысль вторая – почему?! У пьесы есть один большой и жирный плюс – она очень искренняя. Автора по-настоящему беспокоит то, о чем он написал: отчуждение между людьми, формальность отношений, выхолощенность чувств. Но услышать взволнованный голос автора сложно не только из-за многоречия его персонажей. Есть горькая ирония в том, что этот голос не услышал театр, не разделил с автором его искренность и теплоту. Да, пьеса малотеатральна, но не безнадежна, и ее лирическая составляющая могла бы послужить ключом к успеху. Но вместо лирической комедии публике предложили ничем не оправданный микс из фарса, водевиля, бурлеска. Я тяжко и испуганно задумалась: а может, это уже такой условный рефлекс сложился у театра – любую комедию трактовать как бульварную и соответственно воплощать на сцене? Может, поэтому, как мне показалось, зрители в зале собрались, готовые много, громко и дружно смеяться. Этот смех заставлял меня ежиться, в нем не было сочувствия, грусти, радости, мысли. Театр, в котором зритель не сочувствует и не думает, меня пугает. Но еще больше меня пугает театр, в котором актеры бесчувственны к своим героям и существуют на сцене бессмысленно!
Почему артисты не нашли в персонажах пьесы живых людей и не открыли их зрителю? Почему так формальны? Так неинтересны? Почему находятся в такой ужасающей физической форме, которую демонстрируют в танцах?! Мало того, что танцы эти непонятно зачем и для чего введены в спектакль. Нет, понятно, что они должны отразить и механистичность современного города, и придать динамизм действию, создать метафору жгучей ревности и аллегории бессовестных любовниц. Но понятно и то, что ничего эти танцы не отражают, кроме вопиюще низкого качества исполнения, редкого сегодня даже в художественной самодеятельности… Я понимаю, что в нашем городе в театральных кругах принято друг друга хвалить, гладить по головке, проявлять понимание и снисходительность к многотрудным театральным будням. Но быть снисходительной к непрофессионализму в искусстве невозможно! Потому что, называя вещи своими именами, то, КАК артисты танцевали и в КАКОЙ они форме, это профессиональный позор! Да, в общем, не только о танцах нужно это сказать. Главную героиню, страдающую от измены мужа, можно было сыграть так, что вся женская половина зрительного зала завибрировала бы в едином порыве сочувствия. Старика-отца можно было сыграть так, что зрители, выходя из зала, кинулись бы звонить родителям со словами заботы. Герои могли бы как минимум быть мужчинами, а не «штанами» (было в русском театре такое амплуа, такой персонаж, половая принадлежность которого определялась только брюками, штанами). Роль молодой героини можно было бы решить умереннее, все-таки автор писал вполне нормальную горожанку, а не полоумную, размахивающую руками, как мельница, мечущуюся по сцене, как встревоженный зверь в клетке, и встающую в агрессивную стойку, как в уличной поножовщине.
Но когда у артистов нет желания или умения превратить выдуманных персонажей в людей из плоти и крови, когда артисты не хотят или не умеют быть обаятельными, азартными, заражающими энергией, когда не хотят или не умеют искать новые приемы и краски, а предпочитают тиражировать свои и чужие штампы – это либо утрата профессии, либо ее изначальное отсутствие.
Мысль третья – доколе?!!! Вот такая не то почти комедия, не то почти драма происходит на подмостках театра, директор которого год назад, вернувшись с «Золотой маски», во всеуслышание заявил, что бурдрама входит в десятку лучших театров страны. Тогда кичливость заявления позабавила – одних только московских постоянных фаворитов «Маски» можно насчитать как раз десяток, а еще питерские театры, театры Урала и Западной Сибири. Теперь же хочется заметить, что закреплять свое место среди таких лучших театров страны, как «Мастерская П. Фоменко», «Студия театрального искусства», «Около дома Станиславского», «Красный факел», «Коляда-театр», БДТ им. Товстоногова, Малый драматический театр – Театр Европы, Театр Олега Табакова, Александринский театр и т.д., лучше не самодовольными декларациями. Может, правильнее заняться творческой политикой театра? Ведь именно ее наличие, или отсутствие, определяет уровень театра, его лицо. Есть у театра внятная творческая политика, или, не побоюсь этого слова, идеология – есть стабильно высокий ПРОФЕССИОНАЛЬНЫЙ уровень труппы, постановок, соответственно есть у театра достойная ПРОФЕССИОНАЛЬНАЯ РЕПУТАЦИЯ, успех, любовь зрителей, полный зал и хорошая касса. Нет творческой политики, эстетического кредо – нет у театра лица, нет уровня. Есть разношерстный набор из спектаклей, возимых на «Золотую маску», – такая выездная «потемкинская деревня», и постановок, которые везем по деревням Бурятии и которых постыдилась бы какая-нибудь крепкая сельская художественная самодеятельность. В конце концов, если нет сверхвысокой идеи, у театра есть статус академического, и ниже этой планки – нельзя-я-а-а-а!!! Бульварные пьесы идут, допустим, и на сцене МХТ им. Чехова, и других прославленных театров, но сделаны они на таком уровне если не мастерства, то ремесла, который не роняет чести театра во всех его проявлениях, касается ли это художественного или музыкального оформления спектакля, костюмов, режиссерских решений, актерской игры.
Сегодня у бурдрамы появилась спасительная отговорка – грянувшая реконструкция. Как же везет нашим театрам в этом смысле! Любые претензии к качеству всегда отметались плачем о том, что у театра нет своего помещения, театр требует срочной реконструкции, театр строится, театр реконструируется, театр делит площадку с другим театром, репетировать негде, играть негде и так без конца. А может, вместо вечных оправданий вспоминать почаще слова Немировича-Данченко о том, как выйдут два актера на площадь, постелят пыльный коврик – и начнется ТЕАТР. Правда, реформатор сцены не оговаривал, что актеры будут талантливы и профессиональны. То ли наивен был реформатор, то ли бескомпромиссен, как ортодоксальный раввин, но он искренне полагал, что у людей, занимающихся искусством, по-иному быть не может.
P.S. Намеренно не называю почти ни одной фамилии, потому что проблема катастрофически низкого профессионального уровня, это проблема не одной постановки и не одного только театра бурятской драмы.
Туяна Николаева
