Обычный парень из Улан-Удэ, выпускник школы №49, не отличник и даже не хорошист, сейчас работает в США в NASA, пишет книги на украинском языке, является журналистом корреспондентского корпуса ООН. Живет в штате Коннектикут, США.
– Андрей, можно с тобой поговорить?
– Думаю, что это невозможно. Я не общаюсь с представителями российской прессы.
- Ну это не центральная пресса. Это газета с твоей малой родины «Новая Бурятия». Ты давно был в Бурятии?
– Давно не был. Когда я работал в корреспондентском корпусе ООН, то мы вели расследования. И представители России ясно дали мне понять, что мое появление в России крайне нежелательно и будет иметь для меня последствия. Поэтому не знаю, когда смогу приехать в Бурятию.
– Расскажи о своей работе в NASA?
– Ввиду характера моей работы я не могу говорить о ней, тем более с представителями российской прессы. Извините, мне трудно говорить на русском языке, я начинаю забывать этот язык, так как дома говорю в основном на украинском или английском. Мне тяжело подбирать слова.
– Мне рассказал о тебе наш земляк-дальнобойщик…
– Да, я читал эту статью. Но мы встретились не в Хьюстоне, а в Коннектикуте.
Корни Андрея Васильева
Отец Андрея Васильева – известный в Бурятии и в России виолончелист Вячеслав Васильев, друг Мстислава Ростроповича и Святослава Рихтера, бывший директор музыкального колледжа им. П.И.Чайковского, художественный руководитель Оперного театра, бывший замминистра культуры РБ.
Его дед по материнской линии музыкант и композитор Жигжит Батуев – один из участников I Декады бурят-монгольского искусства литературы в Москве и основоположников современной бурятской музыкальной культуры, создатель многих произведений для оркестра бурятских народных инструментов.
Однако Андрей с детства почувствовал тягу к телевидению.
– Телевидение – моя давняя болезнь. В девять лет отец впервые взял меня на государственную телестудию. Он записывал сонату с оркестром. Отец солировал, а автором сонаты был мой дедушка, – говорит Андрей.
– Когда увидел эти огромные павильоны, толстые дубовые двери, большие телекамеры, то заболел телевидением, бредил им. В последних классах школы я уже был юнкором, потом пошел в молодежную редакцию, затем в редакцию информации.
После окончания школы Андрей поступил в БГУ на факультет востоковедения. И уже во время учебы стал работать на ГТРК «Бурятия». Был корреспондентом и ведущим новостей «Вести-Бурятия».
От ведущего ГТРК «Бурятия» до центра NASA
– Почему ты уехал из Бурятии?
– Я хотел самостоятельности, хотел роста. Когда уже был ведущим новостей ГТРК «Бурятия», то понял, что достиг максимума. Меня забрали в Москву, в информационную программу «Вести» с Киселевым. Я такой уже старый, что начинал еще при Ельцине работать. И когда пришел Путин, изменения в журналистике были настолько поразительны, что я был в шоке. Понял, что журналистика в России закончилась. А потом так получилось, что приехал в Украину. Я не ожидал найти здесь работу по специальности, поскольку только начинал говорить на украинском. Но звезды так сошлись, что меня взяли на телеканал «Интер». Помню свой первый репортаж на украинском языке. Стендап я переписывал 46 раз. Оператор был очень терпелив. Когда начитывал текст, тоже была куча дублей, тем не менее я победил. Было очень странно смотреть на себя со стороны: я на телевидении и на украинском языке. Меня брали на «Подробности», которые шли на русском, но получилось так, что я больше работал на «Новостях» и «Итогах дня», которые выходили на украинском. Русская редакция даже обижалась. Так я начал работать.
– Как попал в США?
– У моей жены была Грин-карта. После восьми лет жизни на Украине в 2011 году я получил приглашение поработать на «Голос Америки». Два года работал там. Потом устроился в NASA. Как говорил мой дед, в жизни все возможно, если задаться целью и идти к ее исполнению.
– Да. А как ты себя внутренне идентифицируешь? У тебя русские и бурятские корни. Жил и работал на Украине. У тебя украинская семья. Живешь в США. Внутренне где себя больше ощущаешь?
– Это очень интересное ощущение. Я – монгол, и от этого никуда не денешься. Когда меня называют украинцем, мне очень приятно. Украина мне не чужая, в свое время она дала мне приют, работу. Здесь жила моя семья, родилась вторая дочь. То есть украинцем я себя также идентифицирую. Сейчас живу в Соединенных Штатах. Я – гражданин США. И также часть американской нации. То есть я не причисляю себя к какой-то одной нации, считаю, что все равно отношусь к трем нациям, и это никак одно другому не мешает.
– А сколько языков ты знаешь?
– На самом деле до конца не знаю ни одного. Как ни странно, бурятский я стал учить, когда уехал из Бурятии. Мой друг Жаргал Бадагаров, с которым учился на восточном факультете (сейчас он уважаемый преподаватель, авторитетный филолог-монголовед), подарил мне электронный учебник бурят-монгольского языка. Он, кстати, мне здорово помог, рекомендую. Затем украинский, я на нем общаюсь в семье и с друзьями в Украине. Английский, потому что живу в США. Со студенческих времен еще помню китайский, тибетский, старомонгольский. Языки надо поддерживать. Мне, например, очень трудно говорить на русском, я его не использую: забываю какие-то слова и, когда говорю на нем, приходится вспоминать. Китайский помню, потому что в университете было шикарное преподавание – до сих пор могу читать и общаться на китайском.
– А в США ты общаешься с американцами китайского происхождения?
– Конечно! Я, когда приехал в Америку, не очень хорошо знал английский. И для того чтобы нормально поесть и пообщаться, шел в Чайна-таун в Вашингтоне и там уже спокойно заказывал, что хотел, и разговаривал. То есть мой первый язык в США был китайский. Сейчас у меня много знакомых монголов. Я больше общаюсь с монголами, чем с бурятами.
– С земляками не встречаешься вообще?
– Недавно встречался с парнем-дальнобойщиком. Несколько лет назад ездил с монголами в Принстон Нью-Джерси на церемонию поклонения Чингисхану. Там встречал земляков из Бурятии. И это всё, пожалуй. Повторяю, очень хотел бы побывать в Бурятии, но не могу.
– Расскажи, как попал в NASA.
– Это очень интересная история. В 2013 году уволился из «Голоса Америки» и переехал в Баффало. Надо было искать работу. На тот момент я был слегка разочарован в своей профессии и не очень хотел заниматься журналистикой. Кто читал первую часть моей книги, знает о причинах.
Я начал искать работу и попал лаборантом на предприятие, которое производит детали и узлы для авиакосмической отрасли. Мне там стало очень интересно: всякие блестящие детальки, надо их подключать, совать в различные печи, следить за температурным режимом... Это было очень интересно, и когда я оттуда уходил, уже был final inspector – тестировал готовую продукцию.
– Сколько лет работал на этой своей первой технической работе?
– Где-то два с половиной года. Потом моя жена – она художник-дизайнер одежды – получила приглашение на работу в Коннектикут. Мы переехали туда, и я начал искать работу. Но уже пошел в специальное агентство, которое занимается инженерами. Они выбросили из моего резюме абсолютно весь бэкграунд, касающийся моей журналистской работы, оставив только мои достижения с 2013 года. Этим резюме заинтересовались в NASA. Конечно, вначале было очень тяжело. Я даже думал, что не буду этим заниматься, потому что здесь чистая математика. Но мой наставник, профессор Рассел, сказал: «Ок. Меня твое резюме заинтересовало. Если ты не уверен – попробуй. Не пойдет – так не пойдет. Силой тебя здесь никто держать не будет. Я тебе помогу». Он начал объяснять мне таким образом, что уже в первую неделю я подумал: «О, интересно!». Так и остался.
Если бы мои учителя по математике Ирина Вадимовна Дудина и Анна Ивановна Свяженина, а также мой преподаватель по физике Валерия Анатольевна Казьмина узнали, что теперь сижу в Командном центре NASA, они бы долго смеялись, потому что по физике я перебивался с тройки на четверку, а в математике вообще ничего не соображал.
– Доволен работой?
– Я обожаю свою работу.
– Каким ты запомнил отца?
– Виолончелист. Блестящий исполнитель. Талантливый руководитель. Заботливый муж. Незаменимый отец. Говорят, что я во многом похож на него. Однако, следует заметить, что мне далеко до того, каким был мой отец. Он никогда не лез с нравоучениями. Но и никогда не отказывал мне в помощи. Я мог спросить у него совета по любому поводу, и он серьезно относился ко всем моим проблемам. Никогда не осуждал меня. Мог иногда огорченно покачать головой и сказать: «Ну, отец, ты даешь...».
У него всегда были заготовлены оперные цитаты. На всё. Спрашиваю папу: «А когда мы на Байкал поедем?». А в ответ: «...Быть может, никогда! Иль завтра, может быть… Сегодня ж нет!». Или спрашиваю: «А сколько у нас осталось денег?» (хотел выпросить на что-то вкусное). А отец: «Ах, сколько же у нас осталось денег? – 20 луидоров... – Раздай скорее бедным!..» («Травиата»). А когда хотел похвалить, говорил: «И ему сказал отец: «Ты, Гаврило, молодец!» («Конек-Горбунок»).
А еще у отца были свои байки, которые я выслушивал по 135 раз. Ну, например, как он вместе со своими «корешами» Мстиславом Ростроповичем и Святославом Рихтером (их называли «Три Славика»), хорошо подгуляв в каком-то ресторане, завалились теплой компанией в гости к Ростроповичу, а Галина Вишневская чуть ли не в концертном платье (нарядилась для гостей) готовила в полдвенадцатого ночи курицу в микроволновке. А на кухне у них был черный кафель...
– А ты запомнил деда Жигжита Батуева?
– Конечно, помню. В детстве ездил с дедом в село Эдэрмэг Кижингинского района. Там он научил меня резать и разделывать баранов. Готовить национальные бурятские блюда. Пару раз в жизни мне это помогло. Однажды я приготовил наше национальное блюдо, когда у нас был пикник. И то, что я умею резать и разделывать баранов, произвело на моих коллег неизгладимое впечатление. Всему этому меня научил дед. И еще он много мне рассказывал про 30-е годы, когда было расстреляно много духовенства: лам, шаманов, православных священников, старообрядцев и католиков, которых у нас было очень много, потому что было много ссыльных поляков. Также запрещали музыку. Мой дед писал свои произведения только на основе народных песен, а также только нейтральные лирические произведения. И когда он написал «Марш воинов Чингисхана», его никуда не пустили к исполнению. В конце концов, пришлось переименовать в «Революционный марш». Дед мне много об этом рассказывал такого, о чем никто не знал и не говорил. У нас в Бурятии были репрессированные писатели, репрессированные скульпторы, репрессированные ученые. То есть у нас было свое расстрелянное возрождение.
– Ты пишешь книги?
– Да, два года назад я выпустил книгу на украинском языке. Она полностью состоит из моих постов в фейсбуке. Недавно я закончил книгу «Тайна старого ламы» о приключениях двух хувараков. В ней я рассказываю о бурятских Хамбо ламах. Не так давно закончил книгу «Моцарт.2,0» о приключениях композитора, который попал в наши дни.
– Ты знаешь Юрия Еханурова*?
– Да. Он бывает на всех моих презентациях в Украине. Сейчас преподает в университете, занимается экономикой, читает лекции на открытой платформе. В политику он не идет, не хочет.
– Ты следишь за событиями в Бурятии?
– То, что происходит в Бурятии, меня глубоко тревожит. Я был потрясен новостью, как мой учитель Николай Абаев ушел из жизни. Он был одним из десяти лучших буддологов России, у него более 300 научных публикаций. Я вырос на его книгах о восточной философии, единоборствах. И он умер в одиночестве, почти от голода. Он как-то мне сказал: «Я хочу умереть как настоящий монгол – никогда и ни перед кем не буду унижаться». Думаю, что он не хотел просить, не хотел помощи, он хотел зарабатывать честным трудом. Что ждет страну, которой не нужны такие люди?
– Спасибо тебе за интервью.
– Простите, если вначале я был слишком мрачен и неприветлив. Я обычно тактичен и таким не бываю.
Записал Андрей Мухраев
Юрий Ехануров* – бывший премьер-министр Украины. Отец Ю. Еханурова – бурят, а мама – полька. C 1955 по 1963 годы Юрий Ехануров учился в восьмилетней школе в селе Буй Бичурского района Бурятии. В 1963 году уехал на учебу в Киев.
