«Язык отцов, прости за немоту, прости, и к горлу подступает ком.
Утраченного дара красоту на языке восполню ли другом?»
(Баир Дугаров, «Звезда кочевника», 1980)
2015 год объявлен в России Годом литературы. «Новая Бурятия» продолжает цикл статей, посвященных этой государственной акции, призванной стимулировать интерес наших соотечественников к литературному творчеству, помешать утрате у молодежи привычки к серьезному чтению. Этот текст посвящен следующей проблеме: станет ли бурятская литература в XXI веке литературой на русском языке?
Исторический анекдот
Но вначале о почти анекдотическом случае из жизни ученых-историков Бурятии. Не так уж давно, каких-нибудь 30-40 лет назад, советские историки, работая над очередным томом академической «Истории Бурятии», пытались доказать, что буряты могут считаться «развитой социалистической нацией». Как и все другие более и менее многочисленные народы Советского Союза. Причем, в полном соответствии с марксистской догмой.
К тому времени почти во всех союзных республиках и в части автономных республик местными историками уже были изданы труды, где было «доказано», что, к примеру, русские, украинцы, грузины, армяне или, например, казахи, несомненно, подходят под идеологическое марксистское определение «развитой социалистической нации». В это «научное» определение входил целый набор характеристик такой нации. Включая наличие древней истории, письменности, развитой культуры, искусства, национально-государственного территориального образования, научной и культурной элиты (интеллигенции) и многого другого.
Тогда камнем преткновения для бурятских советских историков стало такое непременное требование догмы, как наличие у «развитой социалистической нации» многочисленного рабочего класса. Как назло, у бурят было всё – древняя и современная письменности, литература, опера, балет, наука, интеллигентов с высшим образованием и ученой степенью так вообще было «как собак нерезаных», но самого главного – наличия многочисленного пролетариата (этот критерий был обязательным) вот, хоть убей, не было! Ну не могли местные статистики и социологи насчитать на заводах и промышленных предприятиях республики нужное (подходящее под критерии) количество рабочих-бурят.
Как тогда бурятские историки вышли из ситуации? Очень просто. Нужный процент рабочего класса бурятам дали тогда работники многочисленных совхозов Бурятии, которых в 70-80 годы в отличие от колхозников записывали почему-то не работниками сельского хозяйства, а рабочими! Раз – и в дамки, то есть в число «развитых социалистических наций»! Безвыходных ситуаций в марксистской науке нет?
«Культур-мультур» по-бурятски
Теперь серьезно. Если говорить о литературе как части культуры народа, то до сих пор здесь сильны стереотипы (почти такие же, как приведенная выше «научная» марксистская догма) наподобие того, что настоящая бурятская литература может быть только на бурятском языке. Или, во всяком случае, поддерживать материально государство должно, в первую очередь, авторов, пишущих на бурятском языке. Ибо, как считается, в поддержке бурятоязычных авторов будущее национальной литературы.
До сих пор о существовании полноценного бурятского взгляда на мир, выраженного не на бурятском языке, говорится как о некоем табу. «Плач Ярославны» по бурятскому языку, без которого «не может быть бурятской культуры», сегодня мэйнстрим общественного мнения в бурятской среде.
Тем не менее сегодня в научной среде Бурятии начинают признавать очевидный для общественного сознания факт: даже если бурят не говорит на бурятском языке, а говорит на русском или, к примеру, английском, все равно он может считаться таким же бурятом, как и тот, что свободно владеет родным языком.
Кого считать бурятом?
В этом смысле характерно высказывание доктора исторических наук Любови Абаевой из Бурятского научного центра РАН, которое прозвучало на круглом столе по теме «О происхождении бурятского народа» в конце прошлого года. Тогда известный в Бурятии этнолог предложила существенным образом расширить устаревшее научное определение народа как некоей этнической общности, которое в советской этнографической науке считалось классическим.
Напомним, что в это научное определение входило всего четыре обязательных критерия – это общие территория, хозяйственно-культурный тип, язык и культура. Доктор Абаева рассказала о том, что раньше в советской этнографии считалось, что если человек не подпадает ни под одно из этих требований общности, то он вообще не может «идентифицировать себя как представителя этого этноса». То есть, если бурят живет не в местах компактного проживания представителей своего народа, не занимается одним из традиционных для бурят хозяйственных видов деятельности, не владеет бурятским языком и плохо знаком с бурятской культурой, то по этому определению он не может называть себя бурятом!
Однако ученые с этим не согласны.
– Сегодня возникают пятая и шестая характеристики, – заявила этнолог Любовь Абаева. – Это, во-первых, этническое самосознание. Если человек, даже московский бурят или бурят в Киеве, не знает языка и, естественно, скотоводством не занимается, и культуру он знает кое-как, но если он себя осознает практически бурятом, то в культурной антропологии принято считать, что он может вполне классифицировано идентифицировать себя как принадлежащий к бурятскому этносу.И шестая характеристика, которая впитывается с молоком матери, – это психологический код поведения. Я считаю, что этот код не изменился с момента возникновения монгольского народа!
Прости за немоту...
Очевидно, что такое явление, как бурятская культура на русском языке, то есть художественное, научное творчество русскоязычных бурят, некий бурятский культурный продукт в привычных для современного человека транснациональных формах своего проявления (на одном из международных языков, с использованием современных технологий передачи) давно уже существует. Как и, например, индейская культура на испанском и английском языках, кабовердийская культура на португальском, азербайджанская культура на тюркском языке.
Поэзия Баира Дугарова, Намжила Нимбуева, десятков других русскоязычных авторов, научные труды Матвея Хангалова, Цыбена Жамцарано, перевод «Гэсэра» на русский язык, единственный широко известный в мире вариант древнего эпоса, – все это тоже бурятская культура! Как и либретто на русском языке балета «Красавица Ангара», сценарии всех без исключения фильмов, относящихся к «бурятскому кино», и гимн Бурятии! Что это, как не бурятская культура?
Кстати, даже сценарий фильма «Талын наадан» («Степные игры», реж. Баир Дышенов, 2014 г.), единственного полнометражного художественного фильма на бурятском языке, был написан на русском языке. Кроме диалогов героев фильма.
Выскажу совсем крамольную и провокационную мысль. Даже если современный литературный (во многом искусственный) бурятский язык совсем выйдет из широкого обращения, то ничего страшного не произойдет! Будет такая же бурятская культура. Только на русском языке. Причем, гораздо более доступная, понятная и удобная в обращении для несравненно большего количества людей в разных странах, чем если бы она была только на бурятском языке.
«Жестокий век, жестокие сердца...»
В этом смысле бурятская литература, в особенности в последнее время (конец XX - начало XXI вв.), наглядно демонстрирует эту тенденцию неуклонного (?) перехода на русский язык. По мере уменьшения числа авторов, пишущих на бурятском языке.
Если к началу «перестройки» (середина 80-х годов прошлого века) и качественно, и количественно бурятская литература на национальном языке еще существовала как актуальный культурный феномен, а число активно действующих бурятоязычных авторов позволяло ему как-то развиваться, то сегодня ситуация кардинально изменилась. Нужно признать, что сейчас среди писателей-бурят гораздо более заметны уже русскоязычные авторы.
Вчерашние «молодые» писатели, пишущие на русском, сегодня уже вполне себе солидные авторы, творчество которых по теме «Современная бурятская литература» изучают студенты на кафедрах бурятской филологии в университетах Улан-Удэ и Иркутска. Это творчество Алексея Гатапова (роман «Темуджин», повести «Волк», «Путь к миру», рассказ «Первый нукер Чингис-хана»), Геннадия Башкуева, которого подают как «современного Александра Вампилова» (пьесы «С.С.С.Р, или Союз Солдатских Сердечных Ран», «Чио-Чио-Чаня», рассказ «Бурят, который никогда не видел Америку»), Сергея Бухаева (повести «Чужой», «Из синевы и зеленей»).
Даже если не считать действующих ныне русскоязычных авторов, которых изучают на факультетах бурятской филологии (где упор делается на литературу на национальном языке), то все равно почти все более или менее заметные произведения бурятской литературы последних десятилетий написаны на русском.
Здесь можно назвать поэтов Амарсану Улзытуева, Есугея Сындуева и Булата Аюшеева, драматургов Андрея Мухраева (пьесы «Распятие», «Ханская охота») и Булата Гаврилова (пьесы «Чингисхан», «Техника любви кочевников»), прозаиков Сергея Болотова (роман «На задворках Вселенной») и Владимира Бараева (роман «Гонец Чингисхана»).
До сих пор «в строю» и маститые писатели, живые классики, которые всегда писали на русском языке. Среди них Баир Дугаров (сборники «Дикая акация», «Звезда кочевника» и др.), Владимир Митыпов (повести «Долина бессмертников», «Инспектор золотой тайги», «Геологическая поэма»). На нем же писали давно ушедшие из жизни поэты Алексей Бадаев и Намжил Нимбуев, прозаики Африкан Бальбуров (роман «Поющие стрелы»), Михаил Жигжитов (роман «Подлеморье»).
Особняком в истории бурятской литературы стоит роман Исая Калашникова «Жестокий век», первый роман о Чингисхане, основанный на монгольском источнике «Тайная история монголов» (Сокровенное сказание). Для развития бурятского исторического романа «Жестокий век» русского по национальности писателя Калашникова дал, наверное, больше, чем любое другое произведение.
Итак, следует признать следующий факт. Бурятская (по духу и по содержанию) художественная литература на русском языке существует как культурное явление последние 60-70 лет, а в последние годы она просто вытесняет литературу на бурятском языке. И не замечать этого – значит прятать голову в песок.
Ассимиляция или культурная революция?
Кстати, это совсем не значит, что бурятский язык нужно искусственно и насильно вытеснять из обращения. Пути синкретизма в культуре и философии персонализма, где каждый субъект ценен в связи с его внутренней природой, неисповедимы. Возможно, в ближайшей перспективе бурят ждет широкая национальная дискуссия о перспективах развития культуры.
Согласиться ли бурятам с неизбежностью полного перехода бурятской культуры на язык метрополии, как это произошло, например, со многими коренными народами Америки, Азии и Африки?
Или у них достанет силы воли на свою маленькую «культурную революцию», а бурятский язык на каком-то витке развития все-таки еще понадобится бурятам и к нему можно будет вернуться?
