Наша встреча с художественным руководителем театра оперы и балета Антоном Лубченко прошла в ресторане «Тэнгис», за одноименным фирменным блюдом – вкусным и по-нашему отменно сытным. Закусив фирменным салатом из копченого омуля с шампиньонами под пикантным соусом, а также салатом из куриного рулета мы неторопливо перешли к хрустящим хушуурам, ароматным бууза, приготовленным на гриле говяжьей вырезке в устричном соусе, сочному стейку из свинины, и нежному, тающему во рту каре ягненка. Однако, в гастрономическом раю не забывали и о главном – приятной беседе. Тема беседы у нас сложилась весьма светская – о слухах, ибо став в Улан-Удэ едва ли не основным ньюсмейкером, Антон Лубченко, персона, за которой слухи стелются, как шлейф.
— Антон Владимирович, помните, как у Высоцкого - «Закаленные в различных заварухах, слухи множатся, не ведая преград...»
— «Словно мухи тут, и там, слухи бродят по домам, А беззубые старухи их разносят по умам». А что за слухи? Я не знаю.
Сейчас расскажу. Замечу только, что я практически ни с кем из деятелей искусства не общаюсь, сознательно. Именно для того, чтобы дистанцироваться от разного рода влияний. Но, разговоры о Вас «словно мухи» все равно до меня доходят.
— Вот слух первый – о протекции. Иначе невозможно в вашем возрасте так стремительно оказаться на посту художественного руководителя крупного театра. Расскажите, кто за вами стоит, что за « мохнатая лапа» такая вас двигает?
— Я думаю, что ни один молодой человек в жизни не обошелся без чьей-то помощи и поддержки, всегда есть учителя, наставники, которые ведут, подсказывают, помогают. Пропихивать меня никто не пропихивает, конечно, (улыбаясь) я сам себя пропихну куда угодно. Как мое назначение произошло, я не скрываю. Дело было так: министр культуры Бурятии обратился в министерство культуры России с просьбой найти кандидатуру на должность художественного руководителя оперного театра. Министерство культуры попросили Валерия Абесаловича Гергиева, как одного из самых авторитетных музыкантов сегодня в России, порекомендовать кого-нибудь. Гергиев порекомендовал меня. А я, надо сказать, в нашей стране, дальше МКАД был только в Петербурге и Белгороде. Я Гергиеву сказал: «Но это же так далеко, 6 часов лететь!» На что Валерий Абесалович ответил: «Ну что далеко? Я в Нью-Йорк лечу еще дольше». Я, конечно, заметил, что есть некоторая разница между Метрополитен-опера и бурятским театром оперы и балета, но Гергиев сказал: «Ну ты же все время ныл, что хочешь делать что-то свое, ну вот и поезжай, делай! Какая разница где делать что-то свое». (Вот! Вот то, что я доказываю неустанно – нет искусства отдельно для Нью-Йорка и отдельно для Улан-Удэ!!!– Т.Н.) Но я и сам уже понимал, что надо ехать, надо помочь, раз попросили помочь, надо проявить себя, если появилась такая возможность проявить себя именно в этом статусе – художественного руководителя.
— Слух второй – про финансирование. Говорят, Вы своим фестивалем симфонической музыки уже практически опустошили бюджет театра оперы и балета. Это так? А ведь еще, как минимум, две постановки в планах. А денег вроде как нет уже?
— Что значит опустошил? Коммунальные платежи мы заплатим. Зарплату артисты и другие службы и цеха театра получают. Да, директор театра говорит, что теперь 13-ю зарплату никто не получит, но спросите любого артиста труппы – они ее никогда не получали. (театр, это, конечно, пространство мифов, но что на этом пространстве жив такой древний миф, как 13-я зарплата – это приятный сюрприз. Но есть наивный такой, прямо-таки детский вопрос – а кто тогда, если не главные труженики театра – артисты, ее получает? – Т.Н.)
Постановка оперы «Энхе-Булат-Батор» будет осуществляться за счет министерства культуры, это 2 миллиона рублей, и театр на это не выделит ни копейки. Постановка балета «Занбулинг» будет профинансирована за счет федерального бюджета.
Кстати, а слухи про то, что мне удалось пробить договоренность с компанией «Гришко» о поставках театру балетной обуви со скидкой в 40% процентов до вас не доходили?
— Нет, не доходили. Но это неудивительно - «А к хорошим слухам люди не привыкли, Говорят, что это выдумки и чушь». А гости как приезжают, артисты?
— Гости, которые приезжают и приедут еще в театр, делают это за свой счет. Кстати, договоренность с «Гришко» была достигнута при помощи одного из гостей «Осенних встреч» Владимира Тимошенкова (Большой театр). Тимошенков, и другие гости театра - атташе по культуре Австрии Саймон Мроз, и дипломат Олег Зиборов - они все ехали сюда за свои деньги.
Приглашенные солисты концертов симфонической музыки, играют за четверть своих обычных гонораров. Потому, что сегодня в России ни один театр, кроме Мариинского и Большого не сможет заплатить им полноценный гонорар, это все понимают. Поэтому, слух о том, что я опустошил театральную казну, это действительно, слух.
— А сколько, если не секрет заплатили, ну, допустим, Регине Черничко за выступление на «Осенних встречах»?
— 1000 евро. Для нее это символическая сумма, обычный ее гонорар примерно в полтора десятка больше. Да, перелеты, проживание, это дорого. Но понимаете, я считаю, что театр – это бизнес. Творчеством, искусством, мы занимаемся на сцене, выходим, и на полтора-два часа забываем о платежах, бюджете, графике репетиций – творим. Все остальное время, кроме этих двух часов, театр – это бизнес. И тут как в любом бизнесе невозможно что-то получить, ничего не вложив. А не делать ничего - нельзя. Надо, чтобы у театра появилось лицо. Потому что, пусть мне кто-то возразит, но я буду утверждать, что лица своего у бурятского театра оперы и балета нет. Может быть, оно когда-то было, но на момент, когда я познакомился с театром, его, лица, не было, и пока еще нет. Повторю еще раз, не подпишусь, как художественный руководитель, ни под одной постановкой, которая сейчас есть в репертуаре театра. Это все уровень сельского клуба, но никак не академического театра.
— Ну вот, в строку и слух третий – о тирании и матерщине. Я удивлена, конечно, что в театре оперы и балета оказались так нетерпимы к фольклорным лингвистическим единицам. Реликтовое лексическое целомудрие. И вы только можете тиранить этих практически святых людей, причем делать это нецензурно? Или это неправда?
— Вы знаете, я когда наблюдал за Валерием Гергиевым на работе, я всегда себе говорил – неет! Я таким руководителем не буду. Ведь в Мариинском театре для того, чтобы понять в театре Гергиев или нет, не надо знать его расписание, надо прийти и посмотреть на людей. Если все благодушны, расслаблены и все тебе рады, значит Валерия Абесаловича нет. Если же все взвинчены, все носятся, и никто тебя не видит вообще, значит Гергиев в театре. И это абсолютно точно. И вот я думал, что нет, я таким не буду никогда! Я приду к каждому, каждого спрошу – ну, что, дорогой мой, какие у тебя проблемы? Давай вместе подумаем, как их решить. И я так и поступил, когда приехал сюда. К концу рабочего дня я понял, что я ничего не смогу тут сделать, если буду не требовать, а просить и уговаривать.
Да, я употребляю нецензурные слова. Я могу сказать музыкантам – вы ммм...ну скажем так, плохо играете, очень нехорошо играете, то, что вы делаете, это – так и так! Но я не говорю человеку – ты такой и такой! На личности я не перехожу, но в процессе работы, да грешу фольклором.
— Вот этот вопрос не про слух. Про чистую правду. Вы знаете, что одно местное издание включило Вас в список местных же секс-символов? Как вам этот статус?
— Это не статус. Это чье-то забавное мнение.
— Слух четвертый – о снобизме. Про Вас говорят, что вы жуткий сноб. Причем, подразумевают под этим такую высокомерную, надменную насмешливость. Это так? Вы на все, что здесь происходит в нашей местной культуре, искусстве смотрите свысока?
— Да, я смотрю с другой точки. Если вы, или кто-то считает, что она, эта точка, высоко, я не буду возражать. Хотя бы потому, что у меня есть возможность не быть постоянно погруженным в эту культурную ситуацию, которая существует в Улан-Удэ, в театре оперы и балета. Я, как вы знаете, продолжаю много ездить, много где бывать, благодаря чему могу смотреть на все, что здесь происходить со стороны, сверху, как угодно, а не только изнутри. И поверьте, разница между этими точками обзора существенная. Главная проблема искусства в Улан-Удэ, на мой взгляд, это отсутствие вкуса. Это вообще общая российская беда, и в столицах, сколько угодно можно столкнуться с безвкусицей в искусстве. Но там также есть и образцы высокого вкуса, там всегда есть, с кем сверится. А здесь – нет. И когда я вижу здесь очередным проявлением безвкусицы, меня это коробит, мне хочется от этого отторгнуться, остаться непричастным к этому. По-моему, это нормально, это естественно, это правильно, наконец. Это не значит, что я везде и всюду с боем искореняю все, что я считаю безвкусным, не стильным, устаревшим. Над чем-то я просто смеюсь. Наверное, кого-то это раздражает. Но для того, чтобы кто-то лишний раз не раздражался, я свое мнение не буду не выражать. А в театре, так это моя основная задача – сорвать плесень.
— Ну, я тоже считаю, что к безвкусице в искусстве быть снисходительным, терпимым нельзя. В конце 90-х оперный «блистал» такими «шедеврами» как опера «Садко» и балет «Конек-горбунок» - я тогда думала, что вот это и есть шабаш торжествующей безвкусицы. Но даже глядя на ЭТО, я представить себе не могла, что будет еще в нашем театре «Кармен»! Можно я скажу вам свое личное большое спасибо за то, что вы сняли этот «спектакль». Я ушла после первого акта с твердой мыслью о том, что этот театр надо закрыть НАВ-СЕГ-ДА!!! Знаете, со всеми нами в жизни случаются моменты, когда за себя или за кого-то очень стыдно, но после этой постановки я впервые в жизни осознала, каково оно, чувство настоящего позора... А ужас подобных постановок еще и в том, что зритель дезориентируется. Зрителю ведь не просто показывают это, зрителя убеждают в том, что это хорошо, это хороший спектакль!
— У меня на днях был прямой эфир на телевидении, и один зритель, дозвонившись, спросил почему «Лебединое озеро» идет под фонограмму, почему это оркестр не играет? Друзья мои, так пусть спектакль лучше идет под фонограмму, да, интерпретация, выбранная руководством балетной труппой довольно скучная, неинтересная, но при этом в оркестре звучат все те инструменты, которые использовал Петр Ильич Чайковский. У нас в оркестре нет тех двух арф, которые должны звучать в этом балете. Нет контрабаса. Нет английского рожка. Следовательно, мы, наш оркестр не может исполнять эту партитуру на уровне достойном Чайковского, чтобы это был Чайковский. Понимаете?
— Понимаю. А зритель вам скажет – раньше играли и без двух арф, и нормально.
— Раньше играли. А теперь, пока я в этом театре художественный руководитель, «Лебединое озеро» пойдет с оркестром только тогда, когда оркестр будет в состоянии сыграть этот балет полноценно, то есть когда будут необходимые инструменталисты.
— Кстати, а как же все-таки раньше игралась эта партитура у нас, если этих инструментов и этих музыкантов нет????
— Синтезатор играл вместо двух арф и контрабаса.
— ???!!! (очень длинная пауза) Антон Владимирович, расхотелось что-то беседовать об искусстве... Давайте, о приятном. Мы в «Тэнгисе», нам очень уютно и вкусно...
— И со вкусом. Очень, очень здесь приятно, действительно уютно, красиво, комфортно, достойно. Такой хороший баланс между домашностью, приватностью и в тоже время некой праздничностью. Отдельное, огромное спасибо за то, что здесь нет караоке и живого вокала, а та музыка, которая звучит, она приятна и ненавязчива. Это счастье! Ну и очень вкусно, да. Я очень рад, что в Улан-Удэ есть такое достойное место.
