Жизнь этого дома – не для любопытных глаз. Аккуратно заасфальтированный двор, маленькая церквушка с начищенными до блеска колоколами, строящийся фонтан – довольно милая картина. И ни души… Лишь рабочие на заднем дворе, мирно болтающие на перекуре, да веселый пес, увязавшийся за нами.
Собственно сама жизнь здесь начинается за порогом этого дома. Жизнь воспоминаний, ведь речь пойдет о доме-интернате для престарелых и инвалидов.
В нем проживают 315 человек. «Они все такие разные, – говорит сотрудник социального отдела Баярма Будожапова. – Есть «круглые сироты», есть те, кого пристроили сюда родственники, а есть и такие, кто вел асоциальный образ жизни».
И мало кто из постояльцев просто так откроет душу: видимо, слишком больно. Хотя многим необходимо общение, новая информация извне. Это, в основном, знаменитости, не местные заводилы, а по-настоящему ранее известные люди.
Погасшая звезда
Моя собеседница – заслуженная артистка Бурятской АССР балерина Энгельсина Александровна Кондратьева. Ее имя было в одном ряду с такими именами, как Лариса Сахьянова, Петр Абашеев и другими звездами зарождающегося балета Бурятии. Это она танцевала главную партию в «Красавице Ангаре» Книппера и Ямпилова. Это ее Алма-Мэргэн («Гэсэр» Батуева) покоряла зрителей своей великой самоотдачей. В послужном списке Энгельсины Кондратьевой – Одетта-Одиллия, Аврора, Раймонда, Мария, Китри, Никия, Сюимбике. Те, кто хоть немного разбирается в балете, поймут, какие это серьезные образы, как их нужно танцевать. Да и звания тогда просто так не давали.
– Я никогда не думала, что стану балериной, – вспоминает Энгельсина Александровна. – В Ленинградском хореографическом училище оказалась совершенно случайно в 10-летнем возрасте. Девчонка из деревни, какой там балет… Многого не понимала тогда, что от меня требуется. Но со мной была мой педагог – великая Вера Костровицкая!
После окончания училища юная Кондратьева в 1956 году вернулась в Улан-Удэ. «Во мне было всего 40 кг, но роняли меня часто, – смеется Энгельсина Александровна. – Вот с кем не боялась выступать, так это с Петром Абашеевым, он был великолепным партнером». О других бывших коллегах по цеху вспоминает с уважением. Говорит, что Лариса Сахьянова была великой труженицей, а благодаря Цыдынжапову (режиссеру оперного) «поднялась вся бурятская культура».
Энгельсина Кондратьева работала и педагогом в хореографическом училище с самого его основания. «Мне можно гордиться учениками, – загораются глаза бывшей балерины. – Вот Аля Петрова работает в Италии, есть «мои детки» и в Китае, Швейцарии. А здесь меня не забывают Наташа Абыкова (ведущий педагог классического танца Бурятского республиканского хореографического колледжа. – Авт.), Люда Пермякова, она художественный руководитель училища, звонит по праздникам, поздравляет».
В жизни Энгельсины Александровны была и большая любовь, и семья, есть и сын. Мужем балерины был дирижер Валерий Невлер, но брак их был недолог. А после развода сына забрала в Свердловск свекровь. Может, это и к лучшему было для мальчика: он успешно окончил консерваторию и стал пианистом, работает в том же Екатеринбурге.
Есть основания считать, что те давние события, связанные с потерей семьи, сыграли роковую роль в судьбе талантливой танцовщицы. Ранний уход на пенсию, одиночество, ощущение ненужности. Череда роковых событий. Одинокую женщину обманывает с квартирой «одна знакомая», жить приходится у других «знакомых». При этом работать негде, да и умеет Энгельсина Александровна только танцевать.
Потом настал трагический день января 2003 года, который круто изменил все в жизни балерины. Она попала под машину. Водитель с места скрылся, и пострадавшая провела на холодном снегу несколько часов. «В больнице меня узнала врач, как сейчас помню, Павлова Клементина Васильевна. Она ходатайствовала, чтобы меня направили в дом инвалидов», – с благодарностью говорит Энгельсина Кондратьева.
На подоконнике в комнате Энгельсины Александровны стоят фотографии девчушки – это внучка, единственное напоминание о семье. На столе – тяжелый том советского издания «Балет», напоминание о былой звездности.
– Они меня зовут к себе жить, только я не хочу, – говорит бывшая балерина о семье сына. – Я привыкла уже здесь… Да и ученики наведываются. А сама я по славе не скучаю, только по путешествиям. Много успела повидать в свое время, все соцстраны объездила, – улыбается Энгельсина Александровна.
Сотрудники дома престарелых вспомнили недавний случай. Одну из их подопечных оперировали в иркутской больнице, и там ей попала в руки местная газета, в которой речь шла о Бурятском театре оперы и балета. Упоминалось и имя Кондратьевой, а после писалось, что «в данное время ее следы потеряны». Вот ведь как бывает: человек есть, а вроде его и нет совсем. Он существует лишь номинально на страницах старых изданий, в книге учета проживающих, в списке пенсионеров. Да, может быть, этот человек прожил недостаточно достойную, с чьей-то точки зрения, жизнь. Но кто из нас застрахован от ошибок, от ударов судьбы.
Передовик производства, отец замминистра и просто хороший человек
С оперным театром связана история еще одного, не менее интересного человека. Несмотря на 84-летний возраст, он похож на маленького мальчика: щуплый, рост едва дотягивает до полутора метров, а вокруг глаз добрые морщинки-лучики. Говорит дедушка с ярко выраженным «не русским» акцентом, порой путая падежи и рода. В его нынешнем жилище его называют Анатолий. На самом деле он чистокровный кореец, с характерным именем Ан Сер Чен. А еще он отец бывшего замминистра культуры Бурятии, главного хормейстера театра оперы и балета Бориса Кима, ныне покойного.
На мой вопрос, как Анатолий оказался в стенах этого дома, смеется: «Да я даже в стране этой оказался случайно!». Вся жизнь этого человека, кажется, была предопределена волею Божьей. На счастье или на беду – сразу не разберешь. 1945 год, в Корее разруха. Молодежь вербуют в Германию для «восстановления хозяйства», и Анатолий решил поехать туда. Только вот вместо Германии оказался на Камчатке. «Как так получилось? Не знаю, нам никто не объяснял. Везли в Германию, привезли в Союз. А-а-а, сила была, ума не было, все равно где работать». Девять лет тяжелого труда, любовь и рождение сына Бориса – все это связано с Камчаткой. Разъяснил дедушка Толя и «белые пятна» биографии своего сына: отчество вроде отцовское – Анатольевич (только на русский манер), а фамилия чья? Оказывается, мать будущего хормейстера была советской подданной, а мой собеседник – корейским. Поэтому фамилия Ким была присвоена ему по фамилии первого мужа матери.
После семья переехала на постоянное место жительство в Ленинград. Некоторые библиографические источники Бориса Кима сообщают, что переезд был обусловлен желанием матери «дать хорошее образование детям», но его отец опровергает это. «Жене не подходил климат, она часто там болела», – вспоминает Ан Сер Чен. «Боря в Ленинграде пошел в хор мальчиков, купили ему сначала аккордеон, потом пианино. Очень он был целеустремленный даже в детстве. Поэтому много занимался музыкой, участвовал в конкурсах. На одном из них победил, и его без экзаменов взяли в консерваторию». Там Борис познакомился с Даримой Линховоин, они стали друзьями. Эта дружба стала знаковой в судьбе Бориса Кима и его родителей. После окончания музыкального заведения «бурятская подруга» уговорила корейского ленинградца поехать в Бурятию, как подающего надежды хорошего хормейстера. А в 1977 году Борис перевез сюда родителей. «Мы продали там дом, хороший дом, и рванули. Я устроился слесарем-ремонтником на завод (ЛВРЗ. – Авт.), очень любил работать, передовиком был. Только вот счастья не вышло…», – вздыхает Анатолий. Причиной тому стал рак. Сначала умирает жена, потом сын. Так и остался Ан Сер Чен один в чужой для него республике, в чужой для него стране.
А в 1999-м на беду спину сломал, так и оказался тут, в последнем своем пристанище – доме для престарелых и инвалидов. Квартиру свою оставил внучке, «невестке не стал мешать», просто отошел в сторону. Он никого не винит, даже наоборот. Каждое его слово, фраза о родных и его нынешнем положении словно говорят: «Я сам принял это решение, на этом точка!». Те, кто знал Бориса Кима при жизни, отмечают, что он был очень жестким и в то же время порядочным человеком. Глядя на его отца, я понимаю, от кого это.
На стене в комнате Анатолия – самодельный коллаж из фотографий разных лет. Тут он молодой, вот с женой, маленький Боря, Борис уже в должности замминистра. Среди этого умильного семейного архива – грамоты и значки «Победителя социалистического соревнования». Это его богатство, и он его бережет, боясь что-то забыть за давностью лет, упустить. Это вся его жизнь, и в ней нет места для предательства ни в каком его проявлении. Он так решил.
Пройдет еще несколько лет, а может, месяцев, и этих людей не станет. Они уйдут в другой мир, в который уходят все, кто раньше, кто позже. Другое дело, как уходить: окруженному заботой родных или на казенной кровати, под присмотром казенного доктора.
Как бы ни хорохорились мои собеседники, что родные их навещают, а дети зовут к себе жить, никак в это не верится. Просто так в этих стенах никто не оказывается. Каждая из этих 315-ти судеб – трагедия, мимо которой однажды прошла равнодушная толпа. А в этой толпе, смешавшись с чиновниками, были дети и внуки, зятья и невестки, коллеги и соседи, открестившиеся от этих старичков и вздохнувшие облегченно, загодя их похоронив. Но ведь эти люди живут рядом. Только отделенные от нас уютным чистым двориком с церквушкой…
