Исторические связи бурятского и корейского народов за многие века успели отразиться не только в летописях, но и в весьма различных жанрах фольклора. От эпоса до шаманских гимнов, от исторических преданий до сказок – список бурятских произведений, где можно встретить корейские мотивы, поражает своей обширностью. Упоминания «корейской королевы» (Гуулин хатан), «корейского короля» (Гуулин хаан), островов в тёплом океане на юго-востоке и т.д. могут восходить к разным историческим эпохам.
Ряд мотивов этногонического и этногенетического мифов могут быть родственны аналогичным корейским сюжетам, и это родство уходит к временам до нашей эры. Другие мотивы (например, первое знакомство с табаком) отсылают нас к контактам недавнего прошлого – той эпохи, когда хоринское племя бурят контактировало с корейцами перед образованием империи маньчжуров. Однако, существует целый пласт бурятского фольклора и летописных сюжетов, которые очевидно восходят к эпохе монгольской империи Юань, а также временам перед её образованием и сразу после её падения.
Часть III. Страна Утренней свежести и бурятский фольклор
К самой глубокой древности надо возводить появление образа хозяина и хозяйки огня, но существует любопытная особенность бурятской мифологии – божества, покровительствующие явлениям природы, животным, человеческим занятиям и т.д. с течением времени под влиянием шаманизма и других факторов могут вытесняться новыми. Происходит это примерно так. Культ древнего божества в связи с переселением (или гибелью) племени или той его части, которая занималась обрядовой практикой, фактически исчезает. Ему уже не посвящают обряды напрямую, но в памяти его образ остаётся.
Иногда шаманы провозглашают, что среди них не осталось тех, кто способен напрямую обращаться к столь древнему и сильному божеству, поэтому они проводят обряды для других божеств или духов, которых и просят «передать» просьбу. Через много поколений эти второстепенные божества или духи могут полностью подменить собой древнего бога.
В некоторых случаях древний культ изначально вообще не был шаманским, а находился в ведении женских жреческих организаций или мужских военно-охотничьих сообществ. Шаманы с усилением своего влияния стремятся занять функцию медиатора между обществом и другими мирами, поэтому порой просто заводят новый культ с новым божеством, но с примерно совпадающими функциями.
Кроме того, случается и такое, что в обществе возникает потребность в культе недавно умершего крупного военно-политического или религиозного деятеля, и позднее его популярность способствует тому, что обожествленный образ вбирает в себя ранее не свойственные ему функции. Культ исторического персонажа постепенно может повлиять на фольклор, который ранее никак не был с ним связан. Такое явление мы видим с образом Чингисхана, к деятельности которого теперь приписывают едва ли не четверть всех примечательных природных объектов и изобретение вещей, существовавших задолго до него (например, изобретение молочной водки).
К одному из описанных явлений, вероятно, следует отнести появление имени Гуулин-хатан в ряду божеств, покровительствующих огню. Так зовут супругу божества Гал галыхан. Сложно сказать, как правильнее интерпретировать имя этой спутницы хозяина огня. С одной стороны это можно перевести, как «корейская королева», а с другой – как «королева латуни».
Металл в бурятской мифологии связан с огненной стихией, но латунь, сплав, хотя в быту активно используется, не очень ярко представлен в мифах.
При этом само название латуни гуули, как полагают, восходит к одному из названий Кореи - Корё (или еще более ранним Когурё), что в китайской передаче даёт Гаули (или Гаучжули), а в монгольской – Гуули(н). Торговля с Кореей, откуда монголы часто импортировали латунные изделия, привела к тому, что этот сплав так и стали называть «корейским».
Впрочем, нельзя исключить того, что ни с какой латунью это имя в мифологии и не связано, а подразумевается какое-то историческое лицо. Точно также другой термин, которым монголы называют Корею – Солонго (hолонго), отразился в бурятском шаманском фольклоре в прозвище одного из самых значительных онгонов (духов). Однако в силу того, что это название Кореи совпадает с названием пушного зверька (колонок), позднее прозвище hолонгото-эжин было неправильно понято, как «хозяин колонка». Буряты даже стали изготовлять символы этого духа из шкурки одноименного зверька.
В пользу того, что под прозвищем Гуулин-хатан может скрываться историческое лицо, работает известная гипотеза о происхождении образов супружеской пары тех же хозяев огня. Дело в том, что эту пару божеств буряты называют то Гал-галыхан и Гуулин-хатан, то Сахяадай-нойон и Санхалан-хатан. Однако, среди исследователей сильна уверенность в том, что последние два имени восходят к именам сына Чингисхана Чагатая и его супруги Чанхулан.
«Корейская госпожа» или «корейская королева» активно представлена и в шаманских гимнах. Существует целый гимн, озаглавленный «Бурхан баабай, Гуулин хатан». Это уже очевидно не связано ни с древностью, ни с ранним средневековьем. В данном гимне речь идёт о совершенно другой паре божеств. К этим духам обращаются так:
Хоротоной эзэн буурал толгой Бурхан баабай,
Гуулин хатан, абарга шэнэhэн барисаша бэлэй,
Алтан нуур сэлгеэшни, хасууриин шэнэhэн hуудалшнил!
Хамниган, буряад албатые vргэжэ, тэжээжэ, харалсажа байгыш…
Термин “гуулин” в гимне явно связан именно с корейской женщиной, а не латунью, причём образ кореянки тут несколько приземлён, связан с вполне земными ландшафтами и людьми. Упоминаются здесь «хамниганские и бурятские подданные», культовые сооружения из исполинских лиственниц, просьбы не покидать своим покровительством во время похода по «русским землям» (или во время пребывания в землях под русской властью). Мотив отправления в путь ошохо аянда vдэшэжэ харалда (отправляя в поход, проводи, присмотри) сближает пару, к которой обращается гимн, с функциями божеств, покровительствующих походам и путешествиям.
Использование термина «подданные» наталкивает на мысль об особенностях феодальных государств, с которыми буряты непосредственно сталкивались в эпоху Монгольской империи и последовавшие за её распадом периоды «малых ханов», а также – период существования развитых феодальных государств в Маньчжурии. Многие из княжеств, занимавших территории между Хинганом и Кореей, возглавлялись монголоязычными династиями или были в значительной степени населены монгольским по языку народом.
Образ корейской суженой героя проник в бурятский эпос. Сюжет с кореянкой часто сопряжен с испытаниями, которые приходится вынести бурятскому воину, а также с захватом власти.
Корейскую принцессу эпос характеризует, например, в таких выражениях: «Нет прекраснее её на всей земле. Когда ночью она выходит из дворца, красота её освещает всё вокруг. Люди встают с постелей, думая, что солнце взошло, и день настал!»
Герой едет к суженой. Корейская принцесса испытывает его и проникается симпатией, но просит добиться согласия отца. Бурятский герой, обращаясь к корейскому хану за благословлением на брак с его дочерью, сталкивается с условиями, которые ему надо выполнить. Тесть отправляет юношу на войну, затем – за чудесными животными и предметами.
В процессе всех этих квестов герой проходит через опасности и битвы, но неизменно возвращается к корейскому правителю с победой. Наконец, после всех испытаний, связанных с противостоянием «третьим сторонам», правитель Кореи требует от бурята добиться отмены и возврата всех жертвоприношений небесному богу. Этот бог оказывается родным для бурята, и тот приходит в ярость от очередного задания и убивает короля.
Последний сюжет заставляет вспомнить о попытках корейских королей вести интриги против своих сюзеренов - юаньских императоров. Бывало и такое, что корейцы привлекали на свою сторону некоторых монголов. С другой стороны ничуть не реже, если не чаще, корейцы сотрудничали с монголами против собственных королей. Перипетии интриг при дворах корейских правителей в эпоху поздней Юань мы рассмотрим в следующих публикациях, а здесь отметим, что на территории Кореи того периода монголы концентрировались в северных провинциях и на самом юге, на острове Чеджу. В столице же пребывали монгольские знатные дамы, вышедшие замуж за корейских королей и их свита.
Что интересно, бурятский эпос показывает, что принцесса, пребывая в шоке от гибели отца, долго плачет, но в итоге решает уехать с суженым. Показательно, что кореянка забирает с собой своих подданных и имущество. Это типично для фольклора монголов. Если в эпосах оседлых народов герой занимает трон в чужом королевстве, то у кочевых народов чаще события развиваются так, что герой возвращается на родину и забирает с собой всех или половину захваченных подданных и богатств.
Как видим, фольклор бурят отразил корейские мотивы в самых разных жанрах, что может говорить о достаточно плотных контактах предков бурят с корейцами в историческом прошлом.
Диапазон дат этих контактов вполне велик, но наиболее ранние из них происходили в то время, когда протобурятская общность ещё не выделилась из древнемонгольской. Второй период, когда уже именно племена сформировавшейся особой бурятской культуры контактировали с Кореей, это очевидно эпоха Монгольской империи. Третий период последовал после распада единого государства монголов, когда часть бурят оказалась на территории Маньчжурии, а возможно и самой Кореи.
Автор: Дорж Цыбикдоржиев
Источник: asiarussia.ru/
