«Возможно, в этом мире ты всего лишь человек, но для кого-то ты – весь мир»

Общество |
Фото «Возможно, в этом мире ты всего лишь человек, но для кого-то ты – весь мир»

Г. Г. Маркес

Часть первая.

«Ты ждешь, Лизавета от друга привета

И не спишь до рассвета, все ждешь обо мне.

Одержим победу, к тебе я приеду

На горячем боевом коне», – эту песню любил петь мой отец.

Немного предвоенной истории. Четыре односельчанина-ровесника должны были находиться в городе Улан-Удэ на фабрично-заводском обучении (ФЗО). Деревенским юношам это обучение не нравилось, им хотелось по вольной степи скакать на коне, выполнять ту сельскую работу, которая была им понятна. Решили они устроить побег. Больше месяца шли   пешком по Баргузинскому тракту домой ночью  по тайге, днем отсыпались. Только добрались до дома, успели встретиться с родными, тут же были арестованы конной милицией. Дали им срок по восемь лет – время было такое. Пока сидели в тюрьме, началась война. Когда им стукнуло по 18 лет, предложили  выбор: или срок отсидеть, помогая фронту шитьем одежды, или кровью смыть позор на фронте. Двое из них – мой отец Жигжит Анхаевич Цыремпилов и Кэбэн Цыбенович Цыбенов – выбрали второе: смыть позор… Какой позор?! Это же были подростки…

И вот 7 ноября 1942 года 18-летним юношей, пройдя парадом по Красной площади под командованием маршала Константина Рокоссовского, ушел на войну  на Западный фронт. Начались страшные дни войны. Сколько страданий выпало на долю советского солдата:   мерзли в окопах, беспокоились о родных, видели смерть боевых молодых друзей, становились молодыми инвалидами, узнавали о голодной смерти родных в тылу, об угнанных в фашистское рабство детях своих…

 «День начинается, ты чувствуешь, что жив. Очень страшно было вначале. А потом ко всему привыкает человек», – говорил мой отец. Не любил он вспоминать страшные дни. А вот с неподдельной теплотой и благодарностью вспоминал о старших товарищах, которые говорили им, что они должны оставить потомство, чтобы не высовывались без толку. Много раз они закрывали своим телом молодых ребят. В этой кровавой войне отец с сыном победили врага. А когда были минуты затишья, пели песни, читали стихи, рассказывали байки. И еще учили русскому языку солдат, не знающих его. «Ну, юлдаш, бери карандаш, залезь в блиндаж», – говорили и сперва учили неупотребительным словам, с которыми надо подниматься в атаку  наряду с «За Родину! За Сталина!». Мол, эти слова дают бесстрашие, ты перестаешь бояться. Вот такой смешной, казалось бы, эпизод из фронтовых будней.

Еще он рассказывал часто, как шли пешком по освобожденным селам и городам. Впереди шли музыканты. «Услышав марш, выходили жители.  Печальнее зрелища я не видел никогда – согбенные, кожа да кости, старики и дети малые. В руках несли кто цветочек, на рушнике что-нибудь. А нам был дан строгий приказ в солдатских вещмешках нести тушенку, сахар и продукты, чтобы раздавать их голодным людям».

Первое ранение получил в 1943 году и лечился в госпитале под Калугой, и там они пели такую песню: «А ну-ка, дай жизни, Калуга, ходи же вперед, Кострома». И тут же со слезами вспоминал о молоденьких медсестричках, которые сдавали кровь для раненых. Сами  падали в обморок. Наверное, тогда же и пришла к нему первая любовь… И всегда говорил, что выжил благодаря советской медицине и милосердным людям в белых халатах.

Отец носил обувь 38-го размера. Конечно, в начале и середине войны ему давали сапоги 42 – 43-го размера. «С портянками все равно сапоги были великоваты, ноги в кровь сотрешь, мучение одно», – рассказывал отец. А вот к концу войны у него появилась возможность носить сапоги своего размера  благодаря тому, что у них в части свой сапожник появился. Маленький размер имел  впоследствии важное значение, потому что при освобождении Кенигсберга, последнего укрепленного плацдарма перед Берлином, в апреле 1945 года отец был тяжело ранен, контужен. Фактически не смог бы выжить, если бы друзья-сослуживцы не откопали его из-под обломков – торчали ноги   в сапогах 38-го размера. Сколько осталось на той войне не выкопанных вовремя.

Судьба была милостива к отцу. До конца 1946 года он пролежал в госпитале, пока не вернулся к нему дар речи, пока   не начал слышать и не научился жить при адских головных болях. Вернулся с войны инвалидом первой группы, также Кэбэн Цыбенович пришел с войны инвалидом, одну ногу оставил там, на войне... Но последствия контузии мучили отца всю оставшуюся жизнь. Он боялся грома, закрывал среди дня ставни, уши затыкал и сидел. Молился. Мы смеялись над ним, когда были маленькими. Ну дети, что возьмешь.

Наш отец наизусть читал Пушкина, Лермонтова, Некрасова, Крылова, рассказывал сказки. Знал очень много историй, родословные... Образование у отца было четыре класса Курумканской школы.  Сейчас это старейшая школа – Курумканская школа №2, выпустившая достойных выпускников на протяжении более 130 лет. Он мог за одну ночь помочь составить отчет колхоза. Это ведь цифры. Кэбэн Цыбенович работал главным бухгалтером в правлении колхоза, и вот они вместе составляли отчет, помню большие счеты с деревянными костяшками. Вот на них и считали до утра  два друга   юности, сполна хлебнувшие лиха, но не потерявшие человеческой доброты, свято верившие в справедливость. А как они находили две копейки в отчёте – это уже другой разговор.

В нашем доме самыми большими праздниками были День Победы и Новый год. Отец надевал свой парадный костюм с орденами и медалями, мы провожали его на парад Победы каждый год. Только в 1992 году он не смог присутствовать. Болел и ушел из жизни 1 июля 1992 года. Ему было 68 лет… Я помню... ВСЁ.

Отец мой войну завершил гвардии старшим сержантом, командиром отделения 19-й Гвардейской, Руднянско-Хинганской, ордена Ленина, Краснознаменной, ордена Суворова стрелковой дивизии 2-го Белорусского фронта. Освобождал города Великие Луки, Смоленск, Орша, Рудня, Витебск, Кенигсберг, Восточная Пруссия и т.д. Музей дивизии находится в 28-й Краснопресненской школе города Москва, отец пока был жив, держал связь с музеем, с однополчанами. Его не раз приглашали в города Витебск, Москва, Калининград, но не довелось ему съездить никуда. Отказывался. А мы с сестрой – два педагога, надо было учить детей, своих и чужих. Пенсии у ветеранов были маленькие, действительно ковавшим победу, «по-пластунски пропахавшим пол-Европы» досталось немного, они и жили трудно в послевоенные годы, поднимали страну, и ушли из жизни рано.

Отец все время вспоминал Белоруссию, говорил, что такая же тайга, как у нас, реки и озера тоже. И пел: «Белоруссия родная, Украина золотая, наше счастье молодое, мы врагу никогда не отдадим». А мне по сердцу легендарные «Песняры», и отцу ансамбль нравился очень. Как запоют про «Беловежскую пущу»: «как олени с колен, пью святую твою  родниковую правду, Беловежская пуща»  – отец вспоминал, и глаза его блестели... А у нас, на малой родине в Баргузинской долине, есть Барагханский аршан. Мы оттуда пьем святую воду и черпаем силы, проникаемся верой и надеждой в лучшее. Доброе. Вечное. И отцы наши тоже верили и вернулись с ПОБЕДОЙ!

А с какой гордостью и теплотой вспоминали о маршале Константине Константиновиче Рокоссовском солдаты – ветераны Второй мировой. Как он угощал простых солдат из своего портсигара, по-отечески относился к воинам, разговаривал с ними. В столице нашей республики, в городе Улан-Удэ, к 75-летию Великой Победы открыли памятник К.К. Рокоссовкому. Как символично, что памятник стоит в оживленном месте, на остановке, где ходит очень много народу. Взрослые будут рассказывать о подвиге Человека  и будут горды тем, что службу нес маршал Рокоссовский и в нашей республике.

Эту статью я написала к 70-летию Победы в память об отце на родном бурятском языке, печатали ее в республиканской газете «Буряад Унэн» и, конечно, в нашей «районке» «Огни Курумкана». К 75-летию Победы перевела на русский  с небольшим дополнением. Пусть никогда не повторится ужас войны, пусть наши внуки и правнуки живут под мирным  Вечно Синим Небом.

Продолжение в следующем номере

Дарима Очирова

 

Кол-во просмотров: 1470

Поделиться новостью:


Поделиться: