Один из самых востребованных специалистов в области культурологии, культуры и кино Кирилл Разлогов побывал в Улан-Удэ на первом выпуске искусствоведов во ВСГАКИ на минувшей неделе.
— Добрый вечер, Кирилл Эмильевич! И первый вопрос – что привело Вас в Бурятию?
— Во-первых, у меня довольно старые связи с Академией культуры, я здесь был еще в 1997 году. Мы создали совместный проект, связанный с преподаванием культурологии в результате чего культурологическое направление здесь сильно развилось. Сейчас, для того, чтобы выпустить первый выпуск искусствоведов ВСГАКИ, на финальном этапе был нужен доктор искусствоведения, и пригласили меня.
Второе — это то, что мы сейчас готовы перейти к следующему этапу взаимодействия с Академией. Есть проект, поддерживаемый Министерством Культуры, о создании филиалов Института Культурологии во всех Федеральных Округах. У нас есть филиал в Западной Сибири, в Омске, а восточносибирский филиал вполне мог бы быть здесь. И, кроме того, я давно не был в Улан-Удэ, многое поменялось, построилось и отремонтировалось, поэтому мне было любопытно вернуться сюда.
— А в чем смысл бурятской культурологии и этого первого выпуска искусствоведов? В чем их перспективы?
— Перспективы ведь зависят от того, насколько это востребовано. Сейчас, поскольку идет автономизация различных образований, а культурная специфика Бурятии очевидна, то ясно, что культурологические аспекты всего этого чрезвычайно важны. А вот насколько они будут востребованы — это будет зависеть от позиции местного начальства, от энергии людей, которые здесь этим занимаются, от того, в каком направлении будут развиваться эти исследования. Есть направления, связанные с интеграцией, с переходом в единое мировое пространство. Есть направления, связанные с интеграцией в монгольские народы и в русское культурное пространство. Есть проблемы взаимодействия этих двух типов интеграции, есть проблемы просто выживания, потому что бурятский этнос находится в достаточно трудном положении и поэтому, с точки зрения культурологии, проблем тут очень много.
Справка
Кирилл Эмильевич Разлогов родился в Москве 6 мая 1946 г. Доктор искусствоведения, профессор, директор Российского института культурологии с 1989 г.Директор программ Московского Международного кинофестиваля и Московского фестиваля американского кино «Амфест». Заслуженный деятель искусств России, кавалер ордена Дружбы. Член бюро Научного совета РАН по изучению и охране культурного и природного наследия, председатель комиссии Научного совета РАН по изучению и охране социально-культурных процессов в современном мире. Академик Российской академии естественных наук, Российской академии Интернета, Национальной академии кинематографических искусств и наук России, Российской академии кинематографических искусств «Ника», Академии художественной критики. Автор книг и руководитель издательских проектов, кинокритик и публицист, опубликовавший около 800 работ по вопросам культуры и искусства в России и за рубежом. Автор и ведущий телевизионных циклов, в том числе «Культ кино» на канале «Культура». Профессор киноведческого факультета Всероссийского государственного института кинематографии им. С.А.Герасимова (ВГИК); читает курс истории кино на Высших курсах сценаристов и режиссеров, лекции по современному кинопроцессу и истории экранной культуры, в том числе – в Институте европейских культур.
— У нас много говорят о том, что делать с бурятской культурой, есть ли возможности делать конкурентоспособные культурные продукты, причем за пределами Бурятии? Есть ли какие-то возможности для маленькой национальности транслировать свою, пусть уникальную, но субкультуру?
— Экзотика всегда ценилась в культурном обмене. Наряду с культурной интеграцией, с тенденциями к соединению всех культур мира в единую глобальную культуру, еще более четко проявляются противоположные тенденции культурной диверсификации, обособления различных субкультур. И именно эти субкультуры подкармливают массовую культуру своими элементами. Поэтому если частушки Алжира превратились в музыку рай, а популярные мелодии Бразилии превратились в мировую ламбаду, аналогичная судьба может постигнуть и элементы бурятской культуры. Но это зависит от того, насколько они востребованы, насколько будут в контакте со своей формацией, насколько будут адаптированы, а, возможно, искажены в соответствии с требованиями глобального медиарынка. Но ничего невозможного нет, если поставить перед собой такую задачу, она может быть решена. Другое дело, что люди, которые этим занимаются, могут ставить себе противоположную задачу — закрыться, не пускать глобализацию, а тогда никакого выхода нет. Есть всего две возможности – адаптация или умирание.
— Большинство бурятских этнических культурных проектов больше похожи на этнографические, они слабо адаптированы под потребности другой аудитории, глубоко субкультурны и местечковы. Как сосуществуют и взаимодействуют направления массовой культуры и субкультур?
— Они взаимно дополняют, одно не может существовать без другого. Массовая культура не может существовать без размножающихся субкультур, а изолированные субкультуры в свою очередь, постепенно превращаются в музей под открытым небом и ассимилируются другими культурами. С другой стороны, у субкультур есть тенденция к обособлению и зачастую те или иные элементы, которые выходят в массовую культуру, рассматриваются носителями субкультуры как предательство, отказ от национальной самобытности. Поэтому, когда говоришь бразильцам “Ламбада”, они говорят — это не наша музыка.
— Переходя на кино — серьезная и сложная ситуация складывается в российском кинопроизводстве в связи с последними изменениями государственной поддержки. Особенно ущемлены оказываются региональные кинопроизводители, которые имеют достаточно узкий доступ и к Фонду Поддержки Кинематографа, и к Минкульту РФ...
— Ну, а что? Деньги распределили между восемью крупными студиями, к каждой из которых можно обратиться с любым проектом, в том числе и региональным.
— Но ведь сейчас введен новый критерий эффективности проката, который фактически закрывает финансирование для авторского малобюджетного кино?
— Этот критерий не работает, он есть на словах, а на деле невозможен. Эффективность проката может быть у трех-четырех проектов в год, поэтому не является основным критерием. Скорее фонд руководствуется другим, не менее сомнительным критерием «социальная значимость». Я сижу в совете фонда и вижу все эти баталии передо мной. И могу сказать, что можно обращаться и к фонду, и напрямую на студии. Другой путь — международная ко-продукция. Самая знаменитая картина про Чингисхана - “Монгол” (реж. С. Бодров – И.Б.) - была сделана в России в сотрудничестве с самыми разными кинематографиями, в том числе и монгольской. Фильм стал мировой сенсацией, был номинирован на “Оскар” и прошел в мировом прокате лучше всех других картин, которые делались в России. Поэтому возможности есть и спрос на подобную экзотику, повторяю, есть всегда. Кроме того, большое количество европейских фондов поддерживают подобные проекты. Так что, хочешь жить — умей вертеться.
— Недавно в Бурятии, как и во всей России, прошли показы нового фильма Никиты Михалкова «Утомленные солнцем-2», который вызвал неоднозначную реакцию зрителей. Как вы думаете, в чем причины кассового провала фильма, который при бюджете в 40 млн. долларов не собрал в прокате даже треть от него?
— А никакого провала нет. 40-млн бюджет был у фильма «Спасти рядового Райана», собравшего три миллиона в нашем прокате, 70-млн бюджет был у «Бесславных Ублюдков» Тарантино, собравшего в нашем прокате 4,5 млн.
Среди всех фильмов о Второй Мировой Войне «УС-2» в первой тройке (по кассовым сборам), перед ним только картины «Мы из будущего» и «Мы из будущего-2». То есть, если провал – это быть в первой тройке за 25 лет, то, Вы меня простите. Другое дело — это соотношение затраченных денег и полученных денег, но это вопрос, который пусть обсуждают продюсеры.
Как художественное произведение картина состоялась, хотя это очень спорный фильм, но он был в конкурсе на фестивале среди 20 лучших фильмов мира в течение года – я бы тоже не стал называть это провалом.
Провал «УС-2» – это чисто мифическая конструкция, которая возникла из глубокого недоброжелательства критиков лично к Никите Сергеевичу Михалкову, безотносительно к качеству картины. Да, действительно картина сложная, она не соответствует нашим представлениям о том, какой должен быть фильм о войне, она сбивает с толку зрителей и сложна для восприятия, особенно в сравнении с другими картинами – ну и что? Если бы Михалков делал обычную картину о войне, конечно, она была бы понятна зрителю. Но он сделал необычную картину, личностную, разорванную, об отношениях отца и дочери, сломал хронологию между первой и второй частью. Он ничего не боялся в этой ситуации. Поэтому, как любая картина сложная для восприятия, она вызвала разноречивые мнения. Но если мировая критика была более толерантна к ней, то в отечественной критике преобладал один крик «Ужас!».
Он делал фильм со всем талантом и искренностью художника, без какой-либо конъюнктурщины. Ведь если бы он хотел сделать картину, которая бы всем понравилась – он бы ее сделал, потому что все его картины очень сбалансированы. Еще в советское время я писал, что картины Михалкова – это редкий случай картин, которые нравятся критикам, нравятся за границей, нравятся зрителям внутри страны, но они никогда не бывают шедеврами, потому что не вызывают резко отрицательной реакции. Фильмы Германа вызывают восторг и резко отрицательную реакцию, фильмы Сокурова вызывают восторг и резко отрицательную реакцию, и вот впервые фильм Никиты Сергеевича вызвал резко отрицательную реакцию, вполне возможно, что это его шедевр (смеется).
Так что не все его картины удачные, но все сбалансированные. А эта картина абсолютно не сбалансирована. В ней намешано, наверчено много всякого, но при этом есть, на мой взгляд, одно бесспорное достоинство – она действительно отражает хаотичность начала войны. Ощущение того, что мир распался, что мир существует во фрагментах, каждый фрагмент живет сам по себе и каждый фрагмент ничего не знает о том, что происходит в параллели. Каким образом эти фрагменты сложатся – еще непонятно. И они сложатся в третьей части, которую я не видел, где, наоборот, будет простой линейный сюжет, восемь дней действия и так далее.
— Подобная ситуация, когда серьезные фильмы о войне с большими бюджетами и именами так мало собирают в прокате, говорит о спаде зрительского интереса?
— Конечно! Война неинтересна, войной перекормлены, все эти годовщины, праздники, все эти бесконечные телевизионные версии – ни одна картина не собрала кассовых сборов свыше 9 млн. долларов за все годы, с 91-го по сегодняшний. Если вдруг «УС-2» перейдут рубеж в 10 млн., они будут абсолютным чемпионом проката в разделе фильмов о войне. А уж чем думали прокатчики, воображая, что фильм о войне начнут смотреть миллиардами, когда аудитория фильмов о войне в лучшем случае, 2 миллиона человек, причем она постоянно сокращается – этого я не знаю.
— А, вообще, возможно ли при количестве экранов, существующих в России, превысить планку окупаемости для фильма с бюджетом больше 40 млн. долларов?
— Вполне возможно, ведь сделала же «Ирония судьбы-2». Плохая картина, но, благодаря Первому каналу, и террору, и популярности первой «Иронии судьбы», эта относительно малобюджетная картина собрала свои 55 миллионов. «Аватар» собрал сто с лишним миллионов, то есть он окупил бы расходы на УС-2, при том, что бюджет, который цитируется – это бюджет двух фильмов плюс телевизионного сериала. На самом деле, на фильм УС-2 по разным подсчетам ушло от 15 до 20 млн., что сопоставимо с бюджетами других отечественных картин. А ведь он еще будет 15-тисерийная телевизионная картина за эти же самые деньги.
Я не против того, что ругать фильмы, но когда все оценки базируются на принципе «Не нравишься ты мне» - ну, не один гений не был симпатичным человеком, включая Александра Сергеевича Пушкина. Если человек был симпатичным – он был средним художником, нормальным, талантливым, ни у кого не вызывающим негатива. Тарковский был пренеприятный человек, сейчас его женщины пишут про него такие гадости, которые трудно себе представить. У Сокурова чрезвычайно сложный характер, у Алексея Германа, который мой друг и приятель, тоже характер очень сложный. Ну не бывает симпатичных гениев, которых все любят, не нравятся они, кто-то не нравится начальству, кто-то – коллегам. В случае с Михалковым плохо, что не понравилось критикам, потому что критики имеют возможность влиять на общественность, но это непрофессионально – если начинаешь судить фильмы на основе «нравится тебе или не нравится автор», это непрофессионально и просто нехорошо. Если ты доказал, что картина действительно не удалась – честь тебе и хвала, а если картина еще не показывалась в Каннах, а ты уже пишешь, что она провалилась (смеется) – это вот несерьезно.
— И еще один вопрос, но уже об обратной чаше весов и той самой «Иронии судьбы-2» – о Тимуре Бекмамбетове, абсолютно кассовом режиссере и при этом ни один его известный фильм нельзя назвать художественно ценным. Человек действует шаблонными схемами, которые изначально обречены на успех, он не единственный в таком подходе, но единственный, у кого получается. Есть ли какой-то секрет?
— Я считаю, что у него есть один биографический секрет. Еврей, родившийся в Узбекистане, выросший в Казахстане, сделавший карьеру в России, снимавший интеллектуальный арт-хаус, а потом занимавшийся рекламой, имеет гигантское количество культурных составляющих в своей работе. Он ведь к тому же был очень талантливым видеоартистом, делал инсталляции, то есть работал в совершенно другом жанре. Он биографически и эмоционально принадлежит не к русской культуре, а к мировой культуре. Он имел все данные, чтобы стать транснациональным режиссером, и он им стал.
Это было бы невозможно, если бы у него был слишком сильный национальный компонент, как в случае Михалкова, у которого очень сильный национальный компонент. Когда я некоторое время назад предлагал ему от лица испанских продюсеров снять сериал на испанском телевидении про 16-й век, он сказал: «Что я буду делать с этими людьми, с костюмами, я же их не понимаю, это не мое ощущение». Он препарирует русскую культуру для иностранцев в фильмах «Очи черные», «Сибирский цирюльник», но все равно он должен быть русским. А у Бекмамбетова нет таких комплексов, он делает другие картины. «Ночной дозор», «Дневной дозор», «Черная молния», «Особо опасен» - эти картины имеют транснациональный код, поэтому он по природе своей принадлежит к глобальному миру. Другие хотят, но не могут, потому что у них нет этого многоканального, даже не столько личностного, сколько культурного опыта, понимания, что люди живут по-разному, понимания, как всех разных людей может стянуть воедино – а это формула Голливуда.
— Сузив пространство кино до масштабов Бурятии – возможно ли создание национального бурятского киноязыка?
— Нет, потому что национальных киноязыков нет вообще. Есть национальные тематики, а язык кино универсален, этим он и силен. То есть, ты из кубиков смыслов, из кусков визуального ряда, из кусков биографических и исторических контекстов, строишь на своем национальном материале картину, излагая ее национальным языком.
Другое дело, что есть маргинальные проявления в киноискусстве, например, есть язык видеоарта, отличающийся от языка кино, есть язык рекламы, отличающийся от повествовательного языка в фильме, есть язык метафорический, в отличии от повествовательного языка, которым сделано большинство фильмов и т.д. Многое есть, но это не национальные определения, а стилистические. Национальные особенности – это вещи, которые связаны с содержанием, со смыслами, с традициями и с изобразительными мотивами – с тем как выглядит пейзаж, с тем, какое значение в национальной культуре имеют деревья и так далее.
— И последний вопрос – не относящийся к сфере кино, но напрямую касающийся сферы образования в культуре и искусстве. Минкульт РБ предлагает проект объединения БРУКИ и музыкального колледжа им.Чайковского, и общественность волнует вопрос, не убьет ли это академическое музыкальное образование. Что вы думаете по этому поводу?
— Я считаю, что это неправильно. Я, вообще, считаю, что надо не две, а три-четыре структуры, которые бы представляли разные направления и исповедовали разные принципы обучения.
