Почему в постсоветской России терпят жестокий крах даже самые робкие намеки на модернизацию (которая возможна исключительно как экспортно-ориентированная индустриализация), а страна продолжает погружаться в трясину сырьевой модели? Типичным ответом на этот вопрос является ссылка на неэффективный политический режим, отсутствие политической воли и четкого видения целей развития, незаинтересованность политической элиты в изменении существующего положения, пишут «Ведомости». Соответственно, надежды прогрессивной части общества связываются со сменой политического режима, которая, в свою очередь, по срокам привязывается к новому падению мировых цен на энергоносители и минеральное сырье. Никто не полагает, что модернизация России в принципе невозможна. Но, на наш взгляд, именно так оно и есть. Модернизация России прочно заблокирована самим наличием у нее Сибири — огромной сырьевой колонии.
Механизмы «голландской болезни» хорошо известны. Однако, как справедливо заявляют критики этой концепции, все негативные черты экономики могут быть сравнительно легко исправлены благодаря грамотной политике правительства. Тут-то и начинаются вопросы.
Откуда возьмется правительство модернизации? Правительства не прилетают с Марса. Их приход к власти, а тем более успешное проведение ими рассчитанной на десятилетия политической программы невозможно без прочной социальной базы. Но как раз такая социальная база для правительства модернизации была уничтожена за 20 лет деиндустриализации и появиться вновь в условиях сырьевой экономики не может. Такая экономика неизбежно формирует и соответствующую социальную структуру. Именно здесь находится ключ к пониманию всей обреченности идей модернизации России: сырьевая Сибирь сформировала и будет постоянно поддерживать существование в стране мощной консервативной социальной коалиции, не заинтересованной в прогрессивных преобразованиях и успешно блокирующей их. На наш взгляд, именно это обстоятельство не принимается в расчет большинством аналитиков, что нередко приводит к возникновению необоснованных надежд.
Переход к экспортно-сырьевой экономике в 1970-е гг. привел к разрыву корреляции между производительностью труда и уровнем благосостояния общества. Получаемая в такой экономике природная рента никак не связана с трудовыми и творческими усилиями населения. Это просто дар природы. Тем не менее она обеспечивает сравнительно высокий уровень «незаработанных» доходов для всего общества.
В современной России, по данным Росстата, в отраслях, связанных с добычей и первичной переработкой минерального сырья и энергоносителей, занято менее 3,5 млн человек. Однако именно эти отрасли достаточно неплохо кормят всю остальную часть 143-миллионного общества.
Для того чтобы продемонстрировать всю степень паразитизма экономики России, достаточно сопоставить ее национальный доход на душу населения, рассчитанный по паритету покупательной способности, с аналогичными показателями ряда других стран. По данным Всемирного банка, в 2012 г. этот показатель в сырьевой и сильно деиндустриализировавшейся России ($22 720) оказался выше, чем в гораздо более развитых в технологическом отношении Польше ($21 170), Венгрии ($20 710), Турции ($18 190), Мексике ($16 680) и Малайзии ($16 530).
Глубочайшая деиндустриализация России не могла не изменить ее социальную структуру. Практически полностью исчезли такие ключевые для поддержки курса на модернизацию социально-профессиональные группы, как наиболее квалифицированная часть научных работников и профессуры, способная работать на мировом уровне, и высококвалифицированные инженеры и рабочие промышленности. Крайне тонка та прослойка предпринимателей, что связаны с высокотехнологичной сферой. Крайне незначительна группа работников немногочисленных филиалов иностранных индустриальных ТНК. Стремительно качественно деградируют врачи и учителя. И каких-либо разумных оснований надеяться на изменение тенденций в этой сфере нет. Эти профессиональные группы просто не нужны экспортно-сырьевой экономике в сколько-нибудь заметном количестве.
Вместо этого в русском обществе сформировалась мощнейшая консервативная коалиция, более или менее благополучно паразитирующая на природной ренте и не заинтересованная ни в какой модернизации. Во главе этой коалиции стоит, естественно, сырьевая олигархия, тесно сросшаяся с высшим чиновничеством. В нее также входят силовики, духовенство, представители финансового и торгового капитала, работники сырьевых отраслей, монополий, а также предприятий, ориентированных на заказы государства и государственных компаний. К ним примыкают широкие и, как правило, малообразованные слои населения, основным источником доходов которых является государственный бюджет.
При такой социальной структуре безнадежны расчеты на приход к власти правительства модернизации, а тем более на нахождение у власти на протяжении длительного периода целой цепочки подобного рода правительств.
Наивны и расчеты, связываемые с новым падением доходов от сырьевого экспорта. Предполагается, что это приведет к падению уровня жизни, росту социальной напряженности и началу модернизации. Но полтора десятилетия (1985–2000 гг.) Россия прожила в условиях устойчиво низкой мировой цены на нефть. Страна пережила тяжелейшее падение уровня жизни, что ни в малейшей степени не изменило экспортно-сырьевую структуру ее экономики, а за все 15 лет не было отмечено ни одной хоть сколько-нибудь заметной попытки социально-экономической модернизации. После целого ряда революционных потрясений, сопровождавшихся сменой власти, общество просто смирилось со свершившимся падением своего уровня жизни. Меньшинство нашло себя в новой экономике или эмигрировало, а подавляющее большинство русских переориентировалось на ведение натурального хозяйства на своих дачных участках. Что же касается сырьевой олигархии и политической элиты, то оставшихся в их распоряжении доходов от сырьевого экспорта вполне хватало на более чем комфортное существование, что не способствовало возникновению у них интереса к модернизационным проектам. Русское общество после 15 лет дешевой нефти только углубило паразитический характер своей экономики. И почему в следующий раз все должно быть по-другому?
Если бы были правы те, кто связывает возникновение устойчивого курса на модернизацию с падением экспортно-сырьевых доходов, то мы бы увидели в ее авангарде наиболее бедные из экспортно-сырьевых стран. Но ни Конго, ни Нигерия, ни Мьянма не демонстрируют нам ни намека на какие-либо попытки индустриализации или просто диверсификации экономики.
Безусловно, падение доходов от экспорта сырья и энергоносителей увеличило бы вероятность появления попыток уйти от экспортно-сырьевой модели. Но скорее всего они носили бы крайне неумелый и неудачный характер и успешно блокировались сырьевой олигархией и коалицией многочисленных социальных групп, не заинтересованных в разрушении неэффективных институтов. Вероятно, такие попытки носили бы вообще чисто риторический и имитационный характер, напоминая ту кампанию по модернизации, что проводил в России нынешний режим в 2009–2011 гг. после разразившегося мирового экономического кризиса.
Абсолютно лишены всякого рационального основания и надежды на то, что к модернизации приведет вполне возможный переход России к демократии. Конечно, демократия с регулярной сменой партий у власти является эффективным способом «защиты от дурака», повышения качества государственного управления, но, зная о социальной структуре экспортно-сырьевых обществ, было бы крайне странно надеяться на приход в них к власти демократическим путем, тем более на долгий период, модернизационных сил. Об этом говорит опыт демократических экспортно-сырьевых стран, имеющих достаточно давнюю традицию чередования партий у власти (Колумбия, Перу, Чили, Боливия, Эквадор, Папуа, Замбия), ни одна из которых не замечена в попытках проведения модернизационного курса.
Вообще, в мире существует лишь один пример экспортно-сырьевой страны, проведшей успешную модернизацию и вошедшей в число развитых постиндустриальных стран, специализирующихся на производстве и экспорте высокотехнологичных наукоемких промышленных товаров. Это Канада. Но этот случай легко объясняется уникальным зарубежным происхождением канадских политических институтов, культуры и элиты. Будучи импортированными из Англии, они выросли не на местной сырьевой почве, а сформировались в совершенно иной экономической и географической среде.
В мире есть еще две экспортно-сырьевые страны, которые на протяжении нескольких десятилетий предпринимают устойчивые модернизационные усилия. Это Индонезия и Южная Африка. Им удалось добиться на данный момент серьезной диверсификации своего экспорта, создать заметный сектор экспортно-ориентированной промышленности. Но минеральное сырье и энергоносители остаются неоспоримыми лидерами их экспорта, окончательные результаты их эксперимента не ясны, и пока не приходится говорить об успехе предпринятой ими модернизации.
Других примеров успешной или неуспешной модернизации экспортно-сырьевых стран мировая история не знает. У таких стран просто отсутствуют внутренние мотивы для модернизации. Напротив, невозможность паразитирования на природной ренте становится мощным стимулом для модернизации, что продемонстрировали за послевоенные десятилетия десятки стран, от Японии до Мексики и от Польши до Малайзии. Россия же, обремененная сырьевыми североазиатскими колониями, в реальности не имеет практически никаких шансов двинуться по этому пути. Для России «ресурсное проклятье» конкретизируется в «проклятье Сибири». Пока ей принадлежит Сибирь, успешная модернизация России невозможна в принципе.
Совсем по-другому выглядят перспективы России, лишенной возможности паразитировать на природных ресурсах Сибири. Только оказавшись перед лицом полной экономической катастрофы, как это произошло с ее восточноевропейскими соседями на рубеже 1980–1990-х гг., русское общество окажется в состоянии всерьез заняться собственной модернизацией. Только так можно восстановить естественный двигатель прогресса — корреляцию между производительностью труда и уровнем жизни. Вполне ожидаемое резкое падение доходов не только широких слоев населения, но и правящих кругов неизбежно заставит Россию начать, тяжелый болезненный процесс структурной перестройки не только своей экономики и системы государственного управления, но и национального менталитета. Не стоит ожидать, что этот процесс будет быстрым. Вряд ли модернизация России от Орска до Калининграда и от Мурманска до Сочи в силу ряда ее политических и культурных особенностей будет идти с более высокой скоростью, чем на Украине. Однако точно можно предсказать, что этот процесс вне зависимости от политического режима будет неуклонным из-за того, что у страны просто будет отсутствовать альтернатива в виде нынешнего вялого паразитирования на природной ренте и бесконечного откладывания назревших реформ.
Но мощным и непреодолимым заслоном на этом пути у России встает Сибирь. Как тут не вспомнить фразу, оброненную в 1992 г. А. Трейвишем и В. Шупером: «И если бы за Уралом плескался океан, то, скорее всего, Россия уже давно была бы полноправным членом сообщества цивилизованных стран».
